— Это наш русский Фоблаз, господа; позвольте вамрекомендовать молодого Фоблаза, — запищал господин Голядкин-младший, ссвойственною ему наглостью семеня и вьюня меж чиновниками и указывая им наоцепеневшего и вместе с тем исступленного настоящего господина Голядкина.«Поцелуемся, душка!» — продолжал он с нестерпимою фамильярностию, подвигаясь кпредательски оскорбленному им человеку. Шуточка бесполезного господинаГолядкина-младшего, кажется, нашла отголосок, где следовало, тем более что вней заключался коварный намек на одно обстоятельство, повидимому, уже гласное иизвестное всем. Герой наш тяжко почувствовал руку врагов на плечах своих.Впрочем, он уже решился. С пылающим взором, с бледным лицом, с неподвижнойулыбкой выбрался он кое-как из толпы и неровными учащенными шагами направилсвой путь прямо к кабинету его превосходительства. В предпоследней комнатевстретился с ним только что выходивший от его превосходительства АндрейФилиппович, и хотя тут же в комнате было порядочно всяких других, совершеннопосторонних в настоящую минуту для господина Голядкина лиц, но герой наш ивнимания не хотел обратить на подобное обстоятельство. Прямо, решительно,смело, почти сам себе удивляясь и внутренно себя за смелость похваливая,абордировал он, не теряя времени, Андрея Филипповича, порядочно изумленноготаким нечаянным нападением.
— А!.. что вы… что вам угодно? — спросил начальникотделения, не слушая запнувшегося на чем-то господина Голядкина.
— Андрей Филиппович, я… могу ли я, Андрей Филиппович, иметьтеперь, тотчас же и глаз на глаз, разговор с его превосходительством? — речистои отчетливо проговорил наш герой. устремив самый решительный взгляд на АндреяФилипповича.
— Что-с? конечно нет-с. — Андрей Филиппович с ног до головыобмерил взглядом своим господина Голядкина.
— Я, Андрей Филиппович, все это к тому говорю, чтоудивляюсь, как никто здесь не обличит самозванца и подлеца.
— Что-о-с?
— Подлеца, Андрей Филиппович.
— О ком же это угодно таким образом относиться?
— Об известном лице, Андрей Филиппович. Я, АндрейФилиппович, на известное лицо намекаю; я в своем праве… Я думаю, АндрейФилиппович, что начальство должно было бы поощрять подобные движения, — прибавилгосподин Голядкин, очевидно не помня себя, — Андрей Филиппович… вы, вероятно,сами видите, Андрей Филиппович, что это благородное движение и всяческую моюблагонамеренность означает, — принять начальника за отца, Андрей Филиппович,принимаю, дескать, благодетельное начальство за отца и слепо вверяю судьбусвою. Так и так, дескать… вот как… — Тут голос господина Голядкина задрожал,лицо его раскраснелось, и две слезы набежали на обеих ресницах его.
Андрей Филиппович, слушая господина Голядкина, до того удивился,что как-то невольно отшатнулся шага на два назад. Потом с беспокойствомосмотрелся кругом… Трудно сказать, чем бы кончилось дело… Но вдруг дверь изкабинета его превосходительства отворилась, и он сам вышел, в сопровождениинекоторых чиновников.За ним потянулись все, кто ни был в комнате. Егопревосходительство подозвал Андрея Филипповича и пошел с ним рядом, заведяразговор о каких-то делах. Когда все тронулись и пошли вон из комнаты,опомнился и господин Голядкин. Присмирев, приютился он под крылышко АнтонаАнтоновича Сеточкина, который сзади всех ковылял в свою очередь и, какпоказалось Господину Голядкину, с самым строгим и озабоченным видом. «Провралсяя и тут, нагадил и тут, — подумал он про себя, — да ну, ничего».
— Надеюсь, что по крайней мере вы, Антон Антонович,согласитесь прослушать меня и вникнуть в мои обстоятельства, — проговорил онтихо и еще немного дрожащим от волнения голосом. — Отверженный всеми, обращаюсья к вам. Недоумеваю до сих пор, что значили слова Андрея Филипповича, АнтонАнтонович. Объясните мне их, если можно…
— Своевременно все объяснится-с, — строго и с расстановкоюотвечал Антон Антонович и, как показалось господину Голядкину, с таким видом,который ясно давал знать, что Антон Антонович вовсе не желает продолжать разговора.— Узнаете в скором времени все-с. Сегодня же форменно обо всем известитесь.
— Что же такое форменно, Антон Антонович? почему же такименно форменно-с? — робко спросил наш герой.
— Не нам с вами рассуждать, Яков Петрович, как начальстворешает.
— Почему же начальство, Антон Антонович, — проговорилгосподин Голядкин, оробев еще более, — почему же начальство? Я не вижу причины,почему же тут нужно беспокоить начальство, Антон Антонович… Вы, может быть,что-нибудь относительно вчерашнего хотите сказать, Антон Антонович?
— Да нет-с, не вчерашнее-с; тут кое-что другое хромает-с увас.
— Что же хромает, Антон Антонович? мне кажется, АнтонАнтонович, что у меня ничего не хромает.
— А хитрить-то с кем собирались? — резко пересек АнтонАнтонович совершенно оторопевшего господина Голядкина. Господин Голядкинвздрогнул и побледнел как платок.
— Конечно, Антон Антонович, — проговорил он едва слышнымголосом, — если внимать голосу клеветы и слушать врагов наших, не принявоправдания с другой стороны, то, конечно… конечно, Антон Антонович, тогда можнои пострадать, Антон Антонович, безвинно и ни за что пострадать.
— То-то-с; а неблагопристойный поступок ваш во вредрепутации благородной девицы того добродетельного, почтенного и известногосемейства, которое вам благодетельствовало?
— Какой же это поступок, Антон Антонович?
— То-то-с. А относительно другой девицы, хотя бедной, нозато честного иностранного происхождения, похвального поступка своего тоже незнаете-с?
— Позвольте, Антон Антонович…благоволите, Антон Антонович,выслушать…
— А вероломный поступок ваш и клевета на другое лицо —обвинение другого лица в том, в чем сами грешка прихватили? а? это какназывается?
— Я, Антон Антонович, не выгонял его, — проговорил,затрепетав, наш герой, — и Петрушку, то есть человека моего, подобному ничемуне учил-с… Он ел мой хлеб. Антон Антонович; он пользовался гостеприимствоммоим, — прибавил выразительно и с глубоким чувством герой наш, так чтоподбородок его запрыгал немножко и слезы готовы были опять навернуться.
— Это вы, Яков Петрович, только так говорите, что он хлеб-товаш ел, — отвечал, осклабляясь, Антон Антонович, и в голосе его было слышнолукавство, так что по сердцу скребнуло у господина Голядкина.
— Позвольте еще вас, Антон Антонович, нижайше спросить:известны ли обо всем этом деле его превосходительство?
— Как же-с! Впрочем, вы теперь пустите меня-с. Мне с вамитут некогда… Сегодня же обо всем узнаете, что вам следует знать-с.
— Позвольте, ради бога, еще на минутку, Антон Антонович…
— После расскажете-с…
