— Ну, что, мой друг? — проговорил он, обращаясь к Писаренке,— ты, мой друг, от кого?..
— Вот-с, по вашему дельцу-с. Ни от кого известий покаместнет никаких-с. А если будут, уведомим-с.
— А Остафьев?..
— Да ему, ваше благородие, никак нельзя-с. Егопревосходительство уже два раза проходили по отделению, да и мне теперьнекогда.
— Спасибо, милый мой, спасибо тебе… Только ты мне скажи…
— Ей-богу же, некогда-с… Поминутно нас спрашивают-с… А вотвы извольте здесь еще постоять-с, так если будет что-нибудь относительно вашегодельца-с, так мы вас уведомим-с…
— Нет, ты, мой друг, ты скажи…
— Позвольте-с; мне некогда-с, — говорил Писаренко, порываясьот ухватившего его за полу господина Голядкина, — право, нельзя-с. Вы извольтездесь еще постоять-с, так мы и уведомим.
— Сейчас, сейчас, друг мой! сейчас, милый друг! Вот чтотеперь: вот письмо, мой друг; а я тебя поблагодарю, милый мой.
— Слушаюсь-с.
— Постарайся отдать, милый мой, господину Голядкину.
— Голядкину?
— Да, мой друг, господину Голядкину.
— Хорошо-с; вот как уберусь, так снесу-с. А вы здесь стойтепокамест. Здесь никто не увидит…
— Нет, я, мой друг, ты не думай… я ведь здесь стою не длятого, чтоб кто-нибудь не видел меня. А я, мой друг, теперь буду не здесь… будувот здесь в переулочке. Кофейная есть здесь одна; так я там буду ждать, а ты,если случится что, и уведомляй меня обо всем, понимаешь?
— Хорошо-с. Пустите только; я понимаю…
— А я тебя поблагодарю, милый мой! — кричал господинГолядкин вслед освободившемуся наконец Писаренке… «Шельмец, кажется, грубеестал после, — подумал герой наш, украдкой выходя из-за печки. — Тут еще естькрючок. Это ясно… Сначала был и того, и сего… Впрочем, он и действительноторопился может быть, дела там много. И его превосходительство два раза ходилипо отделению… По какому бы это случаю было?.. Ух! да ну, ничего! оно, впрочем,и ничего, может быть, а вот мы теперь и посмотрим…»
Тут господин Голядкин отворил было дверь и хотел уже выйтина улицу, как вдруг, в это самое мгновение, у крыльца загремела карета егопревосходительства. Не успел господин Голядкин опомниться, как отворилисьизнутри дверцы кареты и сидевший в ней господин выпрыгнул на крыльцо.Приехавший был не кто иной, как тот же господин Голядкин-младший, минут десятьтому назад отлучившийся. Господин Голядкин-старший вспомнил, что квартирадиректора была в двух шагах. «Это он по особому», — подумал наш герой про себя.Между тем господин Голядкин —младший, захватив из кареты толстый зеленыйпортфель и еще какие-то бумаги, приказав, наконец, что-то кучеру, отворилдверь, почти толкнув ею господина Голядкина-старшего, и, нарочно не заметив егои, следовательно, действуя таким образом ему в пику, пустился скоробежкой вверхпо департаментской лестнице. «Плохо! — подумал господин Голядкин, — эх,дельце-то наше чего прихватило теперь! Ишь его, господи бог мой!» С полминуткиеще простоял наш герой неподвижно; наконец он решился. Долго не думая,чувствуя, впрочем, сильное трепетание сердца и дрожь во всех членах, побежал онвслед за приятелем своим вверх по лестнице. «А! была не была; что же мне-тотакое? я сторона в этом деле», — думал он, снимая шляпу, шинель и калоши впередней.
Когда господин Голядкин вошел в свое отделение, были ужеполные сумерки. Ни Андрея Филипповича, ни Антона Антоновича не было в комнате.Оба они находились в директорском кабинете с докладами; директор же, как послухам известно было, в свою очередь спешил к его высокопревосходительству.Вследствие таковых обстоятельств, да еще потому, что и сумерки сюда подмешалисьи кончалось время присутствия, некоторые из чиновников, преимущественно жемолодежь, в ту самую минуту, когда вошел наш герой, занимались некоторого родабездействием, сходились, разговаривали, толковали, смеялись, и даже кое-кто изсамых юнейших, то есть из самых бесчиновных чиновников, втихомолочку и подобщий шумок составили орлянку в углу, у окошка. Зная приличие и чувствуя внастоящее время какую-то особенную надобность приобресть и «найти», господинГолядкин немедленно подошел кой к кому, с кем ладил получше, чтоб пожелатьдоброго дня и т.д. Но как-то странно ответили сослуживцы на приветствиегосподина Голядкина. Неприятно был он поражен какою-то всеобщею холодностью,сухостью, даже, можно сказать, какою-то строгостью приема. Руки ему не далникто. Иные просто сказали «здравствуйте» и прочь отошли; другие лишь головоюкивнули, кое-кто просто отвернулся и показал, что ничего не заметил; наконец,некоторые, — и что было всего обиднее господину Голядкину, некоторые из самойбесчиновной молодежи, ребята, которые, как справедливо выразился о них господинГолядкин, умеют лишь в орлянку поиграть при случае да где-нибудь потаскаться, —мало-помалу окружили господина Голядкина, сгруппировались около него и почтизаперли ему выход. Все они смотрели на него с каким-то оскорбительнымлюбопытством.
Знак был дурной. Господин Голядкин чувствовал это иблагоразумно приготовился с своей стороны ничего не заметить. Вдруг односовершенно неожиданное обстоятельство совсем, как говорится, доконало иуничтожило господина Голядкина.
В кучке молодых окружавших его сослуживцев вдруг, и, словнонарочно, в самую тоскливую минуту для господина Голядкина, появился господинГолядкин-младший, веселый по-всегдашнему, с улыбочкой по-всегдашнему, вертлявыйтоже по-всегдашнему, одним словом: шалун, прыгун, лизун, хохотун, легок наязычок и на ножку, как и всегда, как прежде, точно так, как и вчера, например,в одну весьма неприятную минутку для господина Голядкина-старшего.Осклабившись, вертясь, семеня, с улыбочкой, которая так и говорила всем:«доброго вечера», втерся он в кучку чиновников, тому пожал руку, этого по плечупотрепал, третьего обнял слегка, четвертому объяснил, по какому именно случаюбыл его превосходительством употреблен, куда ездил, что сделал, что с собоюпривез; пятого, и, вероятно, своего лучшего друга, чмокнул в самые губки, —одним словом, все происходило точь-в-точь как во сне господинаГолядкина-старшего. Напрыгавшись досыта, покончив со всяким по-своему, обделавих всех в свою пользу, нужно ль, не нужно ли было, нализавшись всласть с нимисо всеми, господин Голядкин-младший вдруг, и, вероятно, ошибкой, еще не успевзаметить до сих пор своего старейшего друга, протянул руку и господинуГолядкину-старшему. Вероятно, тоже ошибкой, хотя, впрочем, и успев совершеннозаметить неблагородного господина Голядкина-младшего, тотчас же жадно схватилнаш герой простертую ему так неожиданно руку и пожал ее самым крепким, самымдружеским образом, пожал ее с каким-то странным, совсем неожиданным внутреннимдвижением, с каким-то слезящимся чувством. Был ли обманут герой наш первымдвижением неблагопристойного врага своего, или так, не нашелся, илипочувствовал и сознал в глубине души своей всю степень своей беззащитности, —трудно сказать. Факт тот, что господин Голядкин-старший, в здравом виде, пособственной воле своей и при свидетелях, торжественно пожал руку того, когоназывал смертельным врагом своим. Но каково же было изумление, исступление ибешенство, каков же был ужас и стыд господина Голядкина-старшего, когданеприятель и смертельный враг его, неблагородный господин Голядкин-младший,заметив ошибку преследуемого, невинного и вероломно обманутого им человека, безвсякого стыда, без чувств, без сострадания и совести, вдруг с нестерпимымнахальством и с грубостию вырвал свою руку из руки господина Голядкина-старшего;мало того, — стряхнул свою руку, как будто замарал ее через то в чем-то совсемнехорошем; мало того, — плюнул на сторону, сопровождая все это самымоскорбительным жестом; мало того, — вынул платок свой и тут же, самымбесчиннейшим образом, вытер им все пальцы свои, побывавшие на минутку в рукегосподина Голядкина-старшего. Действуя таким образом, господинГолядкин-младший, по подленькому обыкновению своему, нарочно осматривалсякругом, делал так, чтоб все видели его поведение, заглядывал всем в глаза и,очевидно, старался о внушении всем всего самого неблагоприятного относительногосподина Голядкина. Казалось, что поведение отвратительного господинаГолядкина-младшего возбудило всеобщее негодование окружавших чиновников; дажеветреная молодежь показала свое неудовольствие. Кругом поднялся ропот и говор.Всеобщее движение не могло миновать ушей господина Голядкина-старшего; но вдруг— кстати подоспевшая шуточка, накипевшая, между прочим, в устах господинаГолядкина-младшего, разбила, уничтожила последние надежды героя нашего инаклонила баланс опять в пользу смертельного и бесполезного врага его.
