обращаются эти девицы к хозяину, ты бы тотчас поняла характер их отношений. Их почтительность неопровержимо убеждает меня, что я не ошибся.
Миссис Опимиан:
— Будем надеяться.
Преподобный отец Опимиан:
— У меня попросту нет сомнений. Семь весталок непорочны, либо ничего не стоят ни наблюденья мои, ни весь мой жизненный опыт. Называя их весталками, я не вполне точен: в Риме избиралось только по шести весталок. Зато было семь плеяд, покуда одна не исчезла. Можно допустить, что она стала седьмой весталкой. Или, поскольку планет прежде было семь, а теперь насчитывается более пятидесяти, можно и седьмую весталку приписать законам прогресса.
Миссис Опимиан:
— Смертных грехов прежде тоже было семь. Сколько же прибавил к их числу прогресс?
Преподобный отец Опимиан:
— Надеюсь, ни одного, душенька. Хотя этим обязаны мы не собственным его тенденциям, но емкости старых определений.
Миссис Опимиан:
— По-моему, я уже где-то слыхала это твое греческое слово.
Преподобный отец Опимиан:
— Есть такие агапемоне[238], душенька. Ты, верно, про них думаешь.
Миссис Опимиан:
— Про них. И что бы такое могло это слово значить?
Преподобный отец Опимиан:
— Оно значит «приют любви». Любви духовной, разумеется.
Миссис Опимиан:
— Хороша духовная любовь — разъезжает цугом[239], роскошествует и укрывается высокой стеной от любопытных взоров.
Преподобный отец Опимиан:
— Все так, душенька, но вреда ведь от этого никому никакого нет.
Миссис Опимиан:
— Ты, отец Опимиан, ни в чем вреда видеть не хочешь.
Преподобный отец Опимиан:
— Боюсь, я во многом вижу больше вреда, нежели мне бы того хотелось. Но агапемоне кажутся мне безвредными оттого, что я о них почти не слышу. Свет из-за всего готов поднять шум; а на то, что в порядке вещей, никто и внимания не обращает.
Миссис Опимиан:
— Неужто, по-твоему, эти агапемоне — в порядке вещей?
Преподобный отец Опимиан:
— Я говорю только, что не знаю, соответствуют ли они порядку вещей или нет. А вот нового в них нет ничего. Еще три столетия назад было такое семейство «Союз любви», и Мидлтон о нем сочинил комедию. Королева Елизавета семейство преследовала; Мидлтон его высмеял; оно, однако, пережило обоих, и в том не вижу я никакого вреда[240].
Миссис Опимиан:
— Неужто же свет так зол, что замечает новизну только в беспорядке?
Преподобный отец Опимиан:
— Быть может, это происходит оттого, что порядок вещей нарушается лишь изредка. Из множества людей, утром идущих по улице, лишь одного ограбят или собьют с ног. Если бы вдруг сообщение Гамлета «в мире завелась совесть»[241] оказалось верно, тотчас перестали бы выходить газеты. Ведь в газетах что мы читаем? Во-первых, отчеты обо всех смертных грехах, о несчетных видах насилия и обмана; затем безудержную болтовню, вежливо именуемую законодательной мудростью, которой итог — «непереваренные массы закона, вытряхнутые, как из мусорной тележки, на головы подданных»[242], затем перебранку в том лающем тоне, который именуется адвокатским красноречием и которого первым виртуозом был Цербер[243]; далее читаем мы о скандальных собраниях разоренных компаний, где директора и пайщики поносят друг друга в отборных выражениях, неведомых даже Рабле; о банкротствах банков, словно мановением волшебной палочки заставляющих благородных джентльменов сбрасывать маски и домино и являться в истинном своем облике жуликов и карманных воришек; об обществах всякого рода, обучающих всех всему, вмешивающихся во все дела и исправляющих все нравы; далее читаем мы хвастливые объявления, сулящие красоту Елены той, кто купит баночку крема, и век Старого Парра[244] тому, кто купит коробочку пилюль; читаем о чистейшем безумии так называемых дружеских встреч; читаем отчеты о том, как какой-нибудь невыразимый болван развлекал избранное общество — все предметы разные, несуразно-многообразные, но доведенные до сходства почти родственного лоском лжи, которая их покрывает.
Миссис Опимиан:
— Прости, что тебя перебила, отец Опимиан, но пока ты говорил, я подумала, что, читая газету, ведь не слышишь адвокатского лая.
Преподобный отец Опимиан:
— Воля твоя, но кому хоть раз довелось его слышать, легко воспроизведет его в своем воображении.
Миссис Опимиан;
— Ты ничего не сказал насчет несчастных случаев, а ведь и про них газеты много пишут. Как бы честен ни сделался свет, несчастные-то случаи не переведутся.
Преподобный отец Опимиан:
— Но честность сократит их число. Паровые котлы высокого давления не сеяли бы погибель, когда бы бесчестность и скупость не норовили употребить их там, где дорогостоящие котлы низкого напряжения обеспечат совершенную безопасность. Дома, честно построенные, не обрушивались бы на головы жителям. Суда, верно оснащенные и с хорошей командой, не налетали бы то и дело на мели и рифы и не разваливались бы от первого же толчка. Честно приготовленные сласти не отравляли бы детей, а честно составленные лекарства не губили бы больных. Словом, чаще всего так называемые несчастные случаи суть преступленья.
Миссис Опимиан:
— Ты любишь говорить, что причиной несчастий на пароходах и железных дорогах — нелепая страсть наша к спешке. А это безумство, не преступленье.
Преподобный отец Опимиан:
— Нет, это преступленье — для того, кто не должен бы действовать во власти безумства. Но, ставши честным, свет, без сомненья, станет разумен. Избавясь от преступлений, мы сумеем одолеть и безумство. Но едва ли это когда-нибудь произойдет.
Миссис Опимиан:
— Ну, в газетах сообщают и кое о чем похвальном. Преподобный отец Опимиан:
— Во время войны сообщают они о множестве подвигов в море и на суше; но в мирное время воинские доблести спят. Тогда они как суда на рейде. Разумеется, и в мирной жизни случается кое-что хорошее, а кое-что ни хорошее ни плохое; но хорошее и среднее вместе составляют от силы одну десятую долю всех происшествий. И кажутся исключением. Пустынник, читающий одни газеты, найдет в них разве пищу для мизантропии; но, живя среди друзей, в кругу семьи, мы убеждаемся, что темное в жизни — случайность, а светлое — повседневность. Случайное привлекает любопытные взоры, случайное — это приключенья, несчастья, случайное выпадает на долю немногим, а могло бы и вовсе ни с кем не стрястись. Интерес, вызываемый действием и событием, находится в прямом соответствии с его редкостью; к счастью, тихие добродетели незаметно нас окружают, а назойливый порок редко пересекает нашу стезю. В общем, я согласен с суждением Тесея[245], что в мире больше добра, нежели зла[246].
Миссис Опимиан:
— Сдается мне, отец Опимиан, ты ни с каким суждением бы не
