не сомневалась, что они с Феликсом точно задумали какую-то шалость.
Я перевела взгляд на лорда Парсиваля. Тот не хмурился, но и не спешил улыбаться, как Тересия. Он вскинул подбородок и посмотрел на Андре Форжо хитро и строго. Так он иногда смотрел на меня, когда мы оказывались за одним столом во время обеда или ужина, или когда я сталкивалась с ним в библиотеке – и краснела, словно бы меня застукали за чем-то постыдным и запретным, а не за чтением учебников по истории, географии и этикету.
Мне всегда казалось, что лорд Парсиваль видит всех насквозь.
Может быть, так оно и было.
– Платье – такая, казалось бы, ерунда, правда, господин Форжо? – спросил он, небрежно махнув рукой. – Юные леди меняют их быстрее, чем вянут цветы, которые мы им дарим. Я отношусь к леди Лидделл если не как к собственной дочери, то как к дорогой племяннице, вверенной мне, чтобы я защищал ее интересы и оберегал от глупых и опасных поступков, к которым юные леди тоже, к сожалению, склонны. Особенно, когда речь идет о подарках.
Он повернул голову в мою сторону и улыбнулся – очень тепло, словно я действительно была его дорогой племянницей.
Моя рука задрожала, чашка снова звякнула о блюдце.
– Леди Лидделл показала себя крайне благоразумной девушкой, и мне бы хотелось, чтобы в ее жизни не возникло обстоятельств, в которых ее здравый смысл и честность столкнутся с чем-то непреодолимым, – продолжил мой патрон, улыбаясь уже не мне – и уже не так тепло. Форжо подобрался и самодовольство из его позы исчезло. – И как ее покровитель, я считаю своей обязанностью в подобной ситуации всячески ей помогать. Даже если речь пойдет о такой ерунде, как платье, которое вдруг оказалось настолько важной ерундой, что вы привезли его лично, не дожидаясь очередной примерки, на которую леди Лидделл сама пришла бы к госпоже Флоре в ближайшие дни.
– Мой принц не хотел ждать, – ответил Форжо. В его голосе не было ноток страха, было что-то другое – милое и почти приторно-сладкое.
– При всем моем уважении к его высочеству, – сказал Парсиваль. – Но молодые лорды бывают не менее импульсивны и нетерпеливы, чем юные леди. Я это прекрасно понимаю, – Парсиваль рассмеялся. Мне показалось, что Кондор едва сдержался, чтобы показательно не раскашляться. – Если леди Лидделл сочтет себя достойной подарка его высочества и если ее здравый смысл скажет, что цена и ценность этого платья и, как я вижу, вещей, которые прилагаются к платью, не превышают цену и ценность иных подарков, которые незамужняя девушка может принять, пусть даже их дарит некто, наделенный особой властью… Тогда я разрешу ей согласиться.
Форжо замер, задрав подбородок, и помолчал несколько секунд.
– Что ж, – сказал он, наконец, дернув тонкой бровью. – Мне кажется, это мудро, милорд. К слову, – добавил он с хитринкой в голосе и пристально посмотрел на меня. – Я и сам не знаю, что там, в этих коробках, поэтому надеюсь, что если костюм подойдет вам, вы позволите всем нам его увидеть, леди Лидделл. Мой принц настаивает, чтобы именно это вы надели во время вашего дебюта при дворе.
***
Я ожидала чего угодно, даже того, что в коробке окажется клубок ядовитых змей, но там действительно было платье. Тяжелое, из бархата невероятного зеленого цвета – оттенка яркого лесного мха. Элси пядь за пядью вынимала его, и я увидела мелькнувший узкий рукав с золотой вышивкой.
– Только честно, – сказала я Элси, когда она расправила ткань на моей кровати. – Это что-то на грани приличия?
Элси замотала головой, прикусив нижнюю губу:
– Смотрите сами, леди Лидделл, – сказала она. – И решайте сами, насколько это соответствует вашим понятиям о приличиях.
Она язвила, кажется, от усталости, но я почувствовала себя крайне неловко.
– У его высочества безупречный вкус и восхитительная память, – как бы между делом заметила она, протягивая мне конверт, который лежал где-то в ворохе ткани и бледно-лиловой бумаги, в которую был завернут подарок Феликса. – Думаю, это для вас, леди Лидделл. Не знаю, что там, но, наверное, письмо.
По всем канонам ей полагалось заговорщически подмигнуть мне и сделать вид, что содержание письма ни капли ее не интересует, но Элси оно действительно не интересовало. Она вернулась к платью. Я почувствовала, как от волнения сводит живот, и прислонилась к стене. Конверт в руке был плотным, из кремовой бумаги с золотым тиснением по краю – тонкие линии, пчелы и стилизованные ирисы. Его не запечатали.
Мне снова почудился запах гиацинта и я с недоверием поднесла письмо к носу. Не почудился.
Вот же…
«Я узнал, что вы поскромничали, милая леди Лидделл».
Тонкая вязь слов с завитушками и украшениями располагалась на бумаге так точно, будто бы Феликс сидел с линейкой и выверял каждую строку по ширине. Почерк у него был таким легким и плавным, что моя каллиграфия вдруг показалась мне неуклюжими детскими каракулями.
«Поэтому не смог устоять от того, чтобы сделать вам подарок. Он ни к чему не обязывает вас. Кроме одного – я хочу, чтобы вы были в нем, когда я представлю вас моему отцу и всему Арли на приеме, который должен состояться через два дня (я надеюсь, вы уже знаете об этом). Прием будет скромным – по моим меркам, коротким и предельно официальным, но я очень рад, что вы украсите его своим присутствием».
И попробуй сбежать, подумала я.
«Цвет платья, которое было на вас при нашей первой встрече, вам удивительно шел, поэтому когда я увидел этот бархат и эту вышивку, то не смог удержаться. Я взял на себя смелость добавить к платью все, что необходимо, к счастью, у госпожи Фонс-Флорал были ваши мерки. Недостает только туфелек, но я постараюсь решить этот вопрос в срок».
Элси вдруг ойкнула и как-то слишком резко отскочила в сторону.
Из-под кровати показалась черная лапа, которая задела кисточку, свисающую с пояса моего нового платья, и исчезла.
– Да, у меня кот, – сказала я, садясь на корточки и наклоняясь как можно ниже. – А ну иди сюда, черный поганец!
Наверное, леди не полагается так выражаться, но мои нервы были настолько взвинчены, что я как-то забыла о правилах приличия.
Ахо, потряхивая головой, вылез на свет и сел, обернув лапы хвостом и тараща глазищи. Сначала он посмотрел на Элси, пристально, будто бы пытался понять, кто это и чего от нее ожидать, а потом, потеряв к девушке интерес, с недовольством воззрился на меня.
«Чего тебе?» – читалось в его взгляде. –
