Делать свою работу, не лезть на рожон. Медленно кипеть от злости под маской покорного равнодушия. Каждое мое маленькое приключение неизменно заканчивается болью. Иголками под ногтями. Кулаками по лицу. Нет конца боли, что можно причинить бессильным. Я пыталась приложить максимум усилий, чтобы избежать ее. Но не сработало.
Уроки выучены. Когда она говорит со мной, я отвечаю «Ваше Высочество», «принцесса» или «моя принцесса». Никогда не называю ее по имени. Неконтролируемая часть меня растет с каждым днем, когда я позволяю себе маленькую вольность, глоток свободы. Мне нужно удержать ее в границах, чтобы быть в безопасности.
Мы едем через деревни, вдоль реки. С нами нет солдат. Я ее единственный защитник. А она – мой. Есть умения, которые ей нужно держать в секрете. Ее конь – Фалад – что-то шепчет ей. А она ласково расчесывает его гриву. Он говорит только с ней. Только те, в ком течет благородная кровь, понимают его. Я могу понять общий смысл, различить определенные слова. А моя принцесса знает множество языков. Немецкий. Хинди. Французский и английский. Ее научили как думать и как говорить.
Мы разбиваем лагерь. Я разжигаю костер, поджариваю маленькую птицу на ветке. Она указывает на нее. Произносит мое имя – Рилла. Она говорит так, будто это ничего не значит. Будто мы друзья. Я не думаю, что у меня есть друзья. Я застряла между одним миром и другим. Я не знаю, кто я. Но я улыбаюсь ей в ответ. Когда мы наедине, то я прямо встречаю ее взгляд.
Во мне две линии крови.
И они воюют.
– Я бы хотела, чтобы ты села рядом со мной, – говорит она мне. – Нет, не здесь. Придвинься ближе.
– Моя принцесса.
Я не думаю, что она знает, что делает.
И это неправильно.
– С тех пор, как мы были маленькими, ты была мне как сестра. – Она смотрит на меня. – Но ты мне не родня.
Она разворачивает письмо от своей матери. Я читаю его. В нем ничего особенного. Будь осторожна, дочь моя. Свет очей моих. Все в этом роде. Я думаю, что мне бы тоже хотелось ощутить на себе чью-то заботу. Иметь мать. Моя давно ушла. Нашла мужчину, что взял ее замуж, и навеки позабыла о прошлом. Я не думаю, что он догадывается о моем существовании. Этот ее муж. И даже если бы она могла, то не стала бы писать мне.
– Твоя мать очень тебя любит, – говорю я.
Она кивает:
– Недостаточно, чтобы оставить при себе, как видно.
Я смотрю на ее лицо в свете костра. Она ослепительна. Совершенно особенная. Я складываю свои плоские, потрескавшиеся от работы руки на подоле домотканой юбки. Закрываю глаза. Она сияет слишком ярко, чтобы смотреть на нее. Мягкие завитки ее волос струятся по спине, как медовая вода. Такие золотые, что кажется, вот-вот подлетит дракон, схватит ее и унесет в свою пещеру. Она смотрит на меня так, словно я достойна ее внимания. Как будто у меня есть ценность. Ну или хотя бы была ценность.
Делай то, что тебе говорят. Говори только тогда, когда с тобой заговорят. Мои пальцы скручивают нитки в веревку. Плотную, тугую. Я знаю свое место… Я знаю свое место… Наши ступни рядом. Мои чулки штопаны-перештопаны. Ее шелковые, голубые. Я гадаю, каково это, ощущать на своей коже прикосновение шелка. На моей грубой коже… Сглатываю. Ее юбка легко трется о мою. Мягчайший из барьеров.
– Я беспокоюсь, – говорит она мне. – Беспокоюсь, что мне придется делать. С ним.
Моя мать в письме не описывает деталей. Но я кое-что слышала…
Я киваю. Я знаю, чего ждать от мужчин. Моя мать научила меня этому. Сначала их глаза. Потом их руки и рты. Меня еще ни разу не ловили. Я быстрая и чересчур скучная. Голову пониже, волосы пригладить, на лицо выражение поглупее. Но главное, не попадаться им на глаза. Это дерзость. А мужчины наказывают дерзость. Называют это любовью. Во всяком случае тогда, когда благородные делают это друг с другом. Я не думаю, что есть слово, в точности описывающее мужские руки, лежащие на бедрах, их взгляды, блуждающие по женскому телу. Жадные взгляды. Они прижимают женщин к себе и трутся, трутся о них… Мы не обмениваемся такими историями по ночам. Это не то же самое, что обычные сплетни. Такое может разрушить твою жизнь. Такое пристает к тебе, как мясо к костям. Чернила вместо пепла. Эти истории оставляют пятна на тебе. Как только об этом узнают люди, пути назад нет.
– Я никогда не целовала мужчину, – говорит моя принцесса и склоняет свою головку к моей.
Я думаю о мальчишках-конюхах, лапающих меня, языках лакеев, пытающихся пробиться сквозь мои зубы. Я думаю о «Хорошая девочка…». Думаю о «Как ты выросла».
Она сейчас такая же, как я… ну, отчасти. Она высокородна, и это хоть немного защитит ее. Но в итоге мы лишь тела в темноте. Мясо для мяса.
– Это не то чтобы ужасно, – говорю я ей. – Я не знаю толком о той, другой вещи. Но поцелуи не так уж плохи.
Толстые языки и желтеющие зубы… Моя бедная принцесса.
– Ты целовала многих? – спрашивает она меня.
Я с минуты размышляю.
– Я никогда не целовала человека сама, – отвечаю наконец. – Всегда целовали меня. Это не был мой выбор, никогда. Я не решалась.
Конец фразы я выпаливаю без раздумий.
Она сидит так близко ко мне. Дважды в день солнце почти касается земли. Моя кожа ожила. Мое тело стало невероятно чувствительным. Ее рука на моем лице. Ее голубые глаза смотрят в мои, карие.
– Ты такая мягкая, – нежно говорит она мне. – Я надеюсь, что мой принц тоже мягок.
Теперь наши руки переплетены. Пальцы переплелись. Ее лицо у моего. Эта близость беспокоит меня. Выводит меня из равновесия. А потом мы целуемся. Совершаем один поступок и сразу несколько грехов. Я никогда не испытывала столько сильных ощущений сразу. Как будто во мне плотину прорвало. Я узнаю о ней больше. Звук, который она издает. Реакции ее тела, дрожь, трепет, что могут вызвать мои руки. Люди умирают ради этого. Теперь я понимаю почему. Ее руки спускаются все ниже и ниже…
Во дворцах всегда есть некая интрига. Мужчины со служанками, леди с компаньонками, рыцари с рыцарями. Об этом не говорят, о тех вещах, что люди делают друг с другом. Ну или говорят, но по секрету. Если произнесешь вслух – волшебство разрушится. Громкое имя и титул спасают от греха. А
