предстоит сделать. Я представляю, какие распоряжения стану отдавать, какие законы приму, как все изменю. Горы, словно верные друзья, обступают замок, закрывают его от всех невзгод. Я расплетаю тугие косы. Распускаю волосы. Тру зудящую кожу. И принимаюсь за дела. Налоги. Торговля. Мир. Приказываю сделать мне мантию из ослиной шкуры. Надеваю ее, когда заседаю в тронном зале. У меня женское лицо, но я с легкостью делаю мужскую работу. Сердце у меня по-прежнему ведьмовское. Ведьма может сгореть. Может рассыпаться в пепел. А может утопить короля.
Лицо моей матери и мое. Ее рука на моей.
Мы вместе. Старые кости в воде лежат на каменистом дне, зарывшись в ил.
Обе эти смерти вспоминаются в разных цветах. Красном, коричневом и черном.
Золотом, сером, голубом и зеленом…
И черном.
Маленький подарок
Гусь может изо всех сил стараться быть лебедем. Скрыть кричаще красный клюв и даже изменить скрипучий голос. Но лебедь гусем притвориться не сможет никогда.
Река глубокая. Несет меня к океану. Подальше от всего, что я раньше знала.
Я родилась в замке. Никогда не уезжала от него далеко. Это меня беспокоит. Я не знаю, кем был мой отец, но это ложь. Он поймал мою мать, когда ей было пятнадцать, и это была первая ее неделя в замке. Мои волосы прямые и темные. Моя кожа вся в веснушках от солнца, руки потрескались и огрубели от работы. С ранних лет я была рядом с принцессой. Моя мать вынянчила нас обеих. Королева не занимается подобными скучными делами.
Мы были детьми, выросшими в стенах замка, рядом друг с другом. Когда принцесса боялась темноты, я спала у изножья ее кровати, как верный пес. Меня пороли и за мои грехи, и за ее. Мою маленькую руку плотно держали у раскаленной жаровни. Я до сих пор слышу шипение опаляемой плоти. А ее тогда заставили смотреть. И я видела ее глаза, недвижные, на дне их плескалась вина. Прежде чем заснуть, она спросила, что я чувствовала. Она тогда держала мою руку или рассматривала мою спину. Водила по ней пальцами. Соскребала корочки засохшей крови.
Когда нас отлучили от груди, моя мать работала на кухне. Резала, чистила, начиняла, варила, жарила. Я видела ее все реже и реже. Хотя хотела все чаще и чаще. Ее язык был острый, глаза грустные, но иногда она брала меня на руки и говорила, что это не моя вина. То, чем я была. Она велела мне быть осторожной с мужчинами. Никогда не оставаться с ними наедине. «Никогда не наклоняйся, чтобы завязать шнурок или поднять что-то. Садись на корточки. Притворись тенью или вещью».
Я кивала, но не понимала, что она имеет в виду. Мне это лишь предстояло узнать.
Принцесса и я, мы вместе. Веселое приключение. Она встретит своего мужа. Я – свою работу. Она что-то бормочет тихо своему коню. Он отвечает. Они понимают друг друга. Я вижу, как распрямляются ее плечи. Волосы у нее дивного золотого цвета. Этот ее принц… я надеюсь, что он добрый человек. Я надеюсь, что он будет достоин этой славной девочки.
Мы обе в дорожных плащах и под ними в одинаковых простых платьях. Две девочки. Одна яркая, золотая, другая блеклая, скучная. Но это до поры до времени. Я не знаю, что меня ждет. Буду ли я после свадьбы по-прежнему ее служанкой или меня отправят на кухню. Другим слугам совершенно точно не понравится мой голос, мой «надменный» тон. Иногда я его тоже ненавижу. Это все равно что клеймо. Я знаю, что должна покорно нести свой жребий. Многим выпал гораздо более ужасный. Принцесса жалуется на письмо от матери, что лежит у нее в кармане. Письмо, полное правил и нудных наставлений.
– Я не могу им следовать, Рилла, – говорит она мне.
В ответ я издаю неопределенный звук – мне все равно.
Она закатывает глаза:
– Не будь всегда такой услужливой. Мы же одни.
– Я ведь служанка, Ваше Высочество.
– Да, – говорит она. – Да, полагаю, это так.
Ее голос резок. У нее слишком низкий голос для такой маленькой женщины. В нем слышится хрипотца. Но он одновременно и имеет вес. Когда она говорит, люди слушают. А когда она поет… Что ж, это что-то совершенно особенное.
Путешествовать между королевствами не так уж и плохо. Солнце играет на наших волосах. Шумит река. Кричат птицы – защищают свои маленькие лесные наделы. «Мое!
Мое!» – громко заявляют они. Я хотела бы знать, каково это, говорить о чем-то с такой убежденностью. Я хотела бы, чтобы у меня тоже было что-то мое.
Она поворачивается, хочет улыбнуться. Я кривлю губы в ответ. Ее рот красно-розовый. Как маленькое яблоко на закате. Губы мягкие. Я знаю, что они мягкие. Я наносила краску на эти губы. Ее глаза маленькие, но широко расставленные и как будто всегда удивленные. Она их подводит углем. Ее брови темнее волос. Ресницы длинные. Я могла бы нарисовать ее портрет по одним только воспоминаниям, очертить ее фигуру в воздухе двумя руками. Я дотрагивалась до нее ежедневно, ежечасно. До ее тонкой талии, укрытой бархатом, сатином и кружевом. До гордо развернутых плеч, обернутых в мех горностая. До ее волос, таких золотых, что корона тускнеет на их фоне.
Когда мы были маленькие, мы играли в деревенских девчонок. Представляли, что мы сестры. Наш отец был мясником, потому что моя принцесса любит мясо. Она бы ни на что его не променяла. Наша мать была швеей, потому что она любит хорошую одежду. И мы бегали и играли. Она не могла позволить себе запачкать платье, так что снимала его. И я тоже, потому что она просила об этом. Мне нравилось составлять ей компанию. У нее задорная улыбка, обнажающая только верхний ряд зубов. Между двумя передними зубами есть небольшой зазор. Некоторые женщины в замке вставляют между зубами небольшие палочки, чтобы они разошлись и были похожи на зубы принцессы. Люди могут быть так глупы.
Я тоже могу быть глупой. Я проглатываю свои чувства. Мы не друзья. И никогда не были сестрами. Когда они нас застукали, то буквально располосовали мне спину. Теперь ее украшают шрамы. Извилистые реки на моей коже. Штрихи поверх штрихов. Они старые. Но боль не забывается. Она учит.
Правда, я не думаю, что выучила те уроки так, как они хотели. Просто я научилась прятаться. И ненавидеть.
