— А почему она начала принимать наркотики? Твой отец ее обижал?
Не знаю, почему задаю сейчас столь бестактный, совершенно неуместный вопрос, за который почти сразу мне становится стыдно. Особенно когда девчонка поднимает на меня недоумевающий взгляд своих строгих глаз.
— Да почему ты все время думаешь, что он кого-то обижал? — хмурится она.
— Я не думаю, — сконфуженно произношу, в очередной раз испытывая дикую неловкость перед этим ребёнком. — Просто спросила.
— Не обижал он ее никогда! — не скрывая своего возмущения, отвечает она. — Он ее очень любил! Это она его обижала, понятно? Обманывала постоянно, от охраны сбегала… Ей наркотики её дороже всего на свете были. Даже дороже нас с папой.
Теперь мне в полной мере становится понятно, откуда у этой девочки такой не по-детски тяжёлый и печальный взгляд. Отчего-то в груди начинает щемить ещё сильнее, и я едва подавляю в себе желание обнять мелкую. Крепко так обнять, прижать к себе, по волосам потрепать. И успокоить как-то, что-то такое сказать, чтобы легче ей стало.
— Не надо так думать, слышишь? — кладу руку на её хрупкое плечико и слегка сжимаю. — Наркотики ужасная штука. Один раз стоит попробовать, и потом все. Человек уже себе не принадлежит. Не может себя контролировать.
— Все равно я никогда ее не прощу, — холодно отзывается девчонка таким тоном, что мне в который раз становится не по себе. — Она бросила нас.
— Она не бросила, она умерла! — слишком грубо поправляю ее, убирая руку с маленького плеча. — Гораздо страшнее, когда твоя мать действительно бросает тебя, уходит просто так, живая и здоровая. Просто потому что ты ей не нужна. И живет себе где-то спокойно, и даже не вспоминает о тебе. И не интересуется даже, сдохла ты там или живая ещё…
Последние слова я уже буквально цежу сквозь зубы, на мгновение позабыв о том, что должна себя контролировать.
— Разве так бывает? — мелкая заметно притихает и смотрит на меня с сомнением.
— Бывает, — киваю я, предварительно прочистив горло от совершенно неуместно образовавшегося в нем кома. — Моя мать ушла от нас с отцом, когда мне было три года.
— Ничего себе… — тихонько отзывается девчонка.
— Да. Так что не держи обиды на свою маму. Ее грех не так велик. Да и все мы не без греха.
Взгляд моей молодой собеседницы неуловимо меняется. Теперь уже она смотрит на меня с сочувствием.
— Ну давай уже, поедим, — неловко улыбаюсь ей, желая поскорее сменить тему разговора. — Я, если честно, просто дико голодная.
— Давай, — улыбается она мне и откусывает ещё один малюсенький кусочек от своего сэндвича.
Я же кусаю свой от души, забивая до отказа рот. Девчонка, наблюдая за мной, издаёт сдавленный смешок, я смущённо улыбаюсь ей, активно работая челюстями, а потом мы обе, как по команде, затихаем, потому что из глубины дома слышатся тяжёлые мужские шаги.
Выражение лица девчонки мгновенно меняется. Становится таким очаровательно испуганным, точно как у нашкодившего щенка, и я едва сдерживаю улыбку, глядя на неё. Но когда шаги приближаются, и на кухне вспыхивает яркий свет — желание улыбаться сразу пропадает. Теперь уже и я сама чувствую себя трусливой собачонкой.
Не проходит и пяти секунд, как нас обнаруживают прямо на месте преступления, и мы с мелкой одновременно вжимаем головы в плечи.
— И что вы тут делаете? — раздаётся суровый голос Баженова, от которого у меня по спине бегут ледяные мурашки.
Непроизвольно плотнее запахиваю халат на груди, который, как назло, разошёлся слишком сильно, и от его взгляда не ускользает это.
А девчонка растягивает губы в виноватой улыбке.
— Да мы просто болтали тут с Алёной, пап.
— А ну быстро марш в кровать, Мила, — грозно командует он, глядя на дочь в упор.
Девчонка тяжело вздыхает и демонстративно закатывает глаза.
— Ну ладно, спокойной ночи, — недовольно бросает она мне, поднимаясь с пола. Поправляет свою пижаму, и горделиво уходит с кухни, громко шлепая тапочками по полу, безжалостно бросая меня наедине со своим отцом.
Вскоре её шаги затихают, Баженов переводит свой убийственный взгляд на меня, а я внезапно так робею под ним, что даже не могу заставить себя подняться или хотя бы что-то сказать.
— О чем вы говорили? — сухо интересуется он.
— Просто болтали. Ничего такого, — все же заставляю себя посмотреть ему в глаза, и натыкаюсь на ледяной, прожигающий душу взгляд.
— Ещё раз заговоришь с ней, или даже просто подойдёшь, — зловеще тихо предупреждает он. — Вылетишь из моего дома, пропахав носом землю. Ты меня поняла?
— Поняла, — отвечаю внезапно осипшим голосом. Во рту становится сухо, как в пустыне сахаре. А изнутри снова начинает нарастать эта противная дрожь.
— Иди в свою спальню.
На это я просто молча киваю, опустив взгляд.
Он не дожидается, когда я брошусь выполнять его приказ, разворачивается и уходит прочь. Но я все же нахожу в себе силы встать, и даже осмеливаюсь окликнуть его.
— Константин… Владимирович.
Он замирает, но не оборачивается, лишь слегка поворачивает голову в мою сторону.
— Как Николай? — спрашиваю, затаив дыхание.
— Жить будет, — отвечает он после недолгой паузы.
И на душе сразу становится так легко. Несмотря даже на весь этот треш, что происходит с моей жизнью.
— А что будет со мной? — осмеливаюсь спросить. Даже если не ответит, я смогу хоть что-нибудь понять для себя из его реакции.
Но Баженов все же снисходит до того, чтобы обернуться и посмотреть на меня.
— В каком смысле?
— Почему я здесь?
— Хочешь уйти? Вали, — бесстрастно предлагает он.
— Нет, я не хочу. То есть, я понимаю, что меня убьют, если уйду.
— Понимаешь? Надо же, — он холодно усмехается. — А я уж думал совсем все плохо.
Проигнорировав его колкость, в большей степени, потому что она заслуженная, решаюсь задать вопрос, который волнует сейчас больше всего остального.
— Ты же не просто так помогаешь мне? Что от меня требуется взамен?
Взгляд мужчины снова становиться серьезным и острым, как нож.
— Сидеть тихо и не отсвечивать. От дочери моей держаться на максимальном расстоянии. По возможности не попадаться мне на глаза.
Смотрю на него и жду. Жду чего-то ещё. Ведь не может это быть весь список его требований. А как же минет? Анальный секс? Неужели в этом отношении я больше его не интересую? Или он просто считает это само собой разумеющимися вещами. Но Баженов больше так ничего и не произносит, и я понимаю, что ждать бессмысленно.
