Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
Я так и не узнал, кто меня выдал. Но когда Святая услышала, что та самая Принцесса, которая до сих пор не позвала ее на столетний юбилей, по естественной нужде присаживается на корточки, словно какая-нибудь портомойка, она, скорее всего, не удержалась.
* * *
До юбилея оставались считанные дни, однако по-прежнему ничто не предвещало, что Святую, ее мужа или кого бы то ни было из родственников, за исключением моей матери, на него позовут. Прослышав, что торжества продлятся три дня, Святая, по-прежнему не желавшая признавать пренебрежения, втайне надеялась, что семейство Принцессы передумает и пригласит их в последний момент – если не на первый вечер, в который должны были съехаться богатейшие представители александрийского высшего света, так хотя бы на второй или даже на третий, когда остатками праздничного стола дозволено будет угоститься друзьям, клубным знакомым и младшим деловым партнерам. Если уж на третий день пригласили соседа, аптекаря-копта с женой, наполовину сирийкой, наполовину ливанкой, и прочих volus, вроде грека – бухгалтера мужа Принцессы и обедневших сестер Силвера, то уж ее тем более обязаны позвать.
Однако ее так и не позвали.
– Из-за Жака, – без тени смущения пояснила много лет спустя Принцесса, когда я спросил у нее почему. Вероятно, ее раздражало, что внук сам не догадался. О том, чтобы позвать в гости арабских евреев, не могло быть и речи: исключение сделали только для раввина Каира, египетского еврея.
О приготовлениях к юбилею Святая с мужем узнавали из вторых рук – от моей матери, которая каждый день забегала их проведать.
– Язычники и нечестивцы, все до единого, – сердился дедушка накануне торжества, когда напряжение между рю Мемфис и рю Теб достигло небывалой мощи. – Бедолага даже не успеет в гробу перевернуться, как они уже отпразднуют долголетие его тещи. Впрочем, он и сам был не лучше. Так верил, что переживет жену, что даже спросил у меня как-то: «Как вы думаете, мосье Жак, доживу ли я до того, чтобы забыть, что вообще когда-то был на ней женат?»
– И что ты ему ответил? – спросила жена.
– Что столько не живут.
– Он терпеть не мог ее семью, так что все равно наверняка отказался бы идти, – добавил мосье Жак.
– Его еще и не позвали бы, – съязвила Святая.
– Вот потому-то и дочери нашей не следовало бы принимать приглашение. Из принципа.
– Вы не хотите, чтобы я пошла, потому что вас самих не позвали, – парировала его дочь.
– Даже если бы меня позвали, я ответил бы: «Мадам Эстер, я тронут вашим приглашением, но не могу его принять из уважения к памяти вашего мужа. Как-нибудь в другой раз. Но сейчас – нет». Надо же поставить ее на место.
– А если она тебя не пригласит?
– Если она меня не пригласит, я все равно найду способ поблагодарить ее за то, что она и сама догадалась, почему я отказался бы от ее приглашения.
– Значит, если меня позовут – пойду одна, – резюмировала Святая.
* * *
За обедом в день торжества дедушка Вили и дедушка Исаак произнесли панегирики моему деду, который всю жизнь над ними смеялся. Его место пустовало бы, сказал один из них, не займи его внук. Из-за количества гостей столы расставили в прабабкиных покоях, просторной и очень светлой угловой комнате с двумя балконами. Пока один из сыновей говорил речь, сидевшая во главе стола прабабка взяла графинчик с оливковым маслом, который стоял перед ней, вылила себе на тарелку немного масла, посолила, оторвала кусочек хлеба, обмакнула в масло и, придерживая хлеб пальцем, другой рукой наколола на вилку и поднесла ко рту.
– Что поделать, я проголодалась, – пояснила старушка, поймав укоризненный взгляд одной из дочерей, которой уже перевалило за семьдесят.
После того как с речами было покончено, предложили выпить за моего покойного деда. Все дружно сказали: «Аминь». Моя бабушка, сидевшая рядом со мной, повернулась к соседке, мадам Виктории, и сказала:
– Я ему говорила: «Ты все время витаешь в облаках», а он отвечал: «Зато ты, Эстер, так крепко стоишь на ногах, что обе они ушли под землю». И кто теперь ушел под землю?
Мадам Виктория философски улыбнулась:
– Мой муж все твердил, что я выгляжу как старуха, будто в матери ему гожусь. И вот вам пожалуйста – я его схоронила, вышла замуж по новой и второго мужа тоже пережила.
Бабушка взглянула на блестевший от масла подбородок своей матери, и улыбка ее испарилась.
– Эльза, вытри ей подбородок, пока масло не капнуло на платье, – велела она сестре.
Прабабка в тот день облачилась в черное кружевное платье. Рядом с ней сидел ее старший брат, который специально приехал из Турции на сестрин столетний юбилей. Помню, как пожал его широкую, мясистую мельничью ладонь, уставился на эту грузную неподвижную тушу и услышал, как прадед сладко пропел: «Bonjour, jeune homme»[56]. На сделанных в тот день снимках прабабка сидела очень прямо и напряженно, поджав тонкие темные губы (так она улыбалась), и пристально глядела в объектив мутными лукавыми глазами. В руках у нее была трость моего деда.
Ее попросили произнести тост перед тридцатью или около того членами семьи, собравшимися в тот день на обед. А поскольку французский и итальянский прабабка знала неважно и за минуту умудрялась сделать с десяток ошибок, она произнесла короткую благодарственную речь на ладино, оканчивавшуюся радостным, хоть и банальным salud y berakh, пожеланием здоровья и благополучия. Однако же в конце концов уступила настоянию сыновей и, то и дело останавливаясь, с тяжелым акцентом заговорила на ломаном французском: дескать, она в Египте уже пятьдесят лет, то есть ровно половину жизни, а другую половину была не в Египте, и те полвека, которые прожила не в Египте, провела в другой стране – так вот за все эти годы, с гордостью заключила прабабка, она выучила от силы полсотни слов на арабском. «По одному в год», – хихикнул ее старший сын Нессим. Арабский она знала так плохо, продолжала прабабка, что, когда однажды попросила слугу-араба помочь ей постелить постель, тот вдруг побледнел, смутился и принялся отнекиваться. Она не поняла, что за стих на него нашел, и настаивала, чтобы они пошли стелить постель, пока горничная-гречанка не пояснила госпоже, что на самом деле та сказала слуге по-арабски: «Идем со мной в постель». Соль шутки, которую оценили все присутствующие, заключалась не в том, что престарелая матрона допустила столь дикую ошибку, а в том, что, если бы она упорствовала, слуге пришлось бы повиноваться. Все расхохотались.
Во второй половине дня стали съезжаться гости. Когда я проснулся, дом уже гудел. К вечеру они заполонили коридоры, прихожую и обе гостиные. На груди у многих мужчин красовались розетки, ряды орденов, значков; у некоторых на шее висели на широких полосатых лентах большие медали – ни дать ни взять ветераны маленькой бригады, собравшиеся в годовщину решающей битвы. Меня отвели на кухню, и горничная Латифа накормила меня. Музыканты из квинтета только-только отужинали и теперь стряхивали крошки со строгих костюмов, вытирали рты платками, после чего убирали их в карман. Играть им предстояло чуть позже.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
