было видно насколько трагедия одного человека, только потерявшего мужа, в глазах Олега была уже далеко в прошлом, не интересна, будто ничего и не случилось. Наверное, так со многими происходит, тем более что на смену одной решенной проблеме приходили во множестве следующие. Эти головы «лирнейской гидры» вырастали, делая многих менее чувствительными к чужим переживаниям, предполагаемым потерям, смертям – главное, сегодня не мы потеряли, не нас хоронят, не мы арестованы!..
Двадцатого, как просила вдова, гроб с телом ее мужа привезли домой. Только ей известно, что это было за событие, и чего стоило для нее. Превозмогаемые, еще не остывшие эмоции недавнего счастья, пылавшей страсти, теперь не находящие отзыва, еще чувствуемые прикосновения, слышимый голос, произносимые им слова, не осознанная потеря того, кто сейчас возлежал грудой остывшего мяса, когда-то бывшей Тимурищем. Ее тянуло к нему, и отталкивало одновременно, интуитивно отбивая в мозгу: «Это уже не он, все, что осталось, хранится в памяти и сердце!».
Если долго смотреть на человека, лежащего в гробу, приходит странная мысль: «О чем он сейчас думает?»[133] – ответ перебарывает очевидное «ни о чем» и звучит в висках, какими-то утверждениями. Стоит ли удивляться, ведь в это время душа усопшего еще не покинула этот мир, путешествует по прежним местам, навещает дорогих когда-то людей, присутствует на соответствующих мероприятиях, и было бы невероятным, что раскрытые, переживающие по-настоящему сердца не чувствовали близко находящейся ауры любимого ими человека…
Двадцатого же на похороны прилетели Марк Волошин и Лева Шумахер. Разумеется, находясь в полушоковом состоянии, они внимали сразу прибывшему к ним Ческису, задачей которого было устранить их присутствие не только на похоронах, но и в России, дабы распоряжаться здесь полностью хоть какой-то промежуток времени. Вместе с Галушко оба настойчиво советовали не появляться на кладбище, поскольку это очень опасно, ведь смерть не так страшно, а вот пропасть без вести… – многое было сказано, у автора только отрывочные сведения. Скажем, коварный финансист, плетя сеть каверзных интриг, утверждал, приводя множественные примеры обвинений, сыплющиеся, якобы, со всех сторон в сторону этих двух людей, в организации убийства именно ими. Тут же он успокаивал, уверяя в имеющемся выходе, разумеется, только через его усилия, мол, ничего страшного, что с минуту на минуту правоохранительные органы объявят эту парочку в розыск, ведь он имеет возможность сделать документы, позволяющие завтра же покинуть эту страшную страну по поддельным паспортам. Он, конечно, очень рискует, но ради спасения любимого начальства и самого проекта, который теперь можно доверить, разумеется, только ему, он согласен на любою опасность!
Сложно сказать, что он хотел этим добиться в полном объеме. Почему бы при согласии испуганных бизнесменов, на что Ческис очень надеялся, воспользоваться фальшивыми документами, не сдать их тем же «органам» со «всеми потрохами»? Настоящей опасности на деле не существовало, и надо быть просто трезвомыслящим человеком, чтобы понять это сразу, тем более прожив большую часть своей жизни в СССР. Какие интересные интриги плетут вокруг друга мошенники разных мастей. В этом случае «мелкая рыбешка» пыталась завлечь в сети более крупную, пользуясь незнанием менталитета, правил или их отсутствия, существовавших в тогдашних условиях, и ведь не безуспешно!
Вполне могло получиться так, что Дмитрий Ческис имел бы стопроцентную гарантию невозвращения Волошина и Шумахера в Россию, как и полный контроль над деньгами «Супер Миража» – просто и со вкусом, но Бог милостив, а потому задумка удалась лишь частично: «С толчка сдуло» только Волошина, перепугавшегося настолько, что он боялся перечить тандему Ческис – Галушко, допуская что угодно, непонятно на что надеясь.
Конечно, здесь была и другая задача – ни в коем случае не допустить разговора вдовы с Марком тет-а-тет, поскольку эта женщина вполне могла убедить в чем угодно, точно нарушила бы все планы. По-человечески к такому разговору обязан был стремиться именно глава «МАРВОЛ», но это же по-человечески, а не по-волошински…
Шумахер же оказался мужественным человеком, послав всех чисто по-русски в «края необитаемые», поехал на следующий день «провожать» друга детства в «последний путь». На удивление, какими же разными оказались эти два компаньона: Шумахер и Волошин. Запомните эти фамилии – как неприятен, в конце концов, окажется второй, и какие добрые чувства будет вызывать первый. Я не зря поставил их в такой последовательности, ибо это верно!
Показательным будет и их поведение завтра…
* * *
Черный, лакированный, огромного размера катафалк въезжал через ворота Ваганьковского кладбища. Праздно шатающийся народ из любителей посещать подобные места, расступался, видя сзади надвигающуюся армаду безысходной печали, одинокой беды, пока незаметно, но уже нарастающего эмоционального шторма. Припарковывая свои автомобили, прибывшие на похороны, постепенно расширяли хаотический заслон вокруг автомобиля «последнего пути». Каждый, сжимающий букет с четным количеством мерзнувших на морозе бутонов, собирался подносить их с разными чувствами, но на одну могилу, которой суждено было вырасти сегодня только в маленький холмик, заменяющий визуально когда-то живого человека.
Люди – недолго живущие существа, треть своей жизни спящие, многое делающие для приближения собственной смерти, не верящие осознанно в свою кончину, но радующиеся тому, что сегодня не их черед. Красиво, хорошо организованный для покойника последний день, вплотную приблизивший его к зияющей пасти могилы, может у некоторых вызывать зависть, мол, вот бы мне такие похороны после смерти. Такие «завистники» в воображении своем могут, легко поменявшись местами с упокоившимся, эгоистично наслаждаться вниманием, сожалением, уважением пришедших, к личности, когда-то занимавшей бренное тело, лежащее во гробе, смешанными с воздаваемой данью заслугам, легко и беззастенчиво принимаемыми такими субъектами на свой счет. Но мне кажется, что стоит только разглядеть безжизненные изменившиеся черты лица, закрываемые на века крышкой гроба, как сразу понимаешь – нет разницы, каким и как ляжешь в могилу, важно куда и с чем ты покинешь этот мир!
Хочу обратить твое внимание на интересную мысль, уважаемый читатель, а именно на сборище людей, приходящих проводить в последний путь упокоившегося человека. Как разно оно, как непохожи мотивы появления каждого. Великого Моцарта провожали единицы в молчании, скинув труп в общую могилу, Достоевского провожали десятки тысяч, и крупнее той процессии в то время не было. Выжившего из ума Ульянова-Ленина в жуткий мороз сопровождали голодные толпы ничего не понимающих в происходящем, растерянных людей на протяжении десятков километров несущих на руках гроб того, кого и помнить не следует. Многие, многие, многие, но… мукам Христа сопереживали единицы, снимали Спасителя с Креста единицы, пришли помазать благовониями единицы! Но по прошествии стольких лет забыты великие того времени, а Господь все Тот же как был и будет
