Алексей Елисеевич Крученых
Помада
«Дыра в будущее»
Итак Помада. Знаменитейшая книга. И, по свидетельству специалистов-антикваров, на сегодняшний день самая дорогая из авангардных. Хотя и не самая малотиражная. Ведь было 480 экземпляров. Но Ларионов в сочетании с Крученых! Ларионовская графика из этой книги украшает многие издания по авангарду. Ну а концевая птичка с веткой оливы просто перелетает по миру из книги в книгу, без досмотра в аэропортах.
Словом, книжка чудесная и уже давно не эпатирующая, а красивая, вопреки утверждениям критиков 10-х годов XX века.
Однако для исследователей русского литературного авангарда наиболее волнующим остается крученыховское «пятистишие», впервые явленное миру именно в этой книжице. Наверно не будет в нем столько букв, сколько раз оно упомянуто в различных трудах и изданиях. Страшно представить: о дыр бул щыле уже пишут в «Учительской газете» и вполне положительно.
Между тем, сам Алексей Крученых был настроен очень воинственно и во что бы то ни стало искал противодействия собственным сочинениям.
Его установки-максимы хорошо известны, равно их противоречивость: «чтоб читалось и смотрелось в одно мгновенье ока», «чтоб читалось труднее смазных сапог», «прочитав – разорви».
Разумеется, как у каждого художника, у него есть более удачные и соответствующие его собственным установкам вещи и менее!
Как раз дыр бул щыл – одно из высших творческих достижений этого автора. Нам придется вернуться к этому утверждению.
А сейчас обратимся к названию книжки. Помада. Что это такое?
Если названия книг Крученых – Пустынники, Полуживой не требуют особых комментариев, да еще и получают разѣяснение в текстах. Если название Мирсконца в принципе довольно прозрачное, да еще и получает разного рода авторские пояснения. То с Помадой дело обстоит совсем не так просто. И именно потому, что слово как раз самое, казалось бы, простое.
Ведь на самом деле в книжке нет никакой помады. В. Ф. Марков, известный историк русского авангарда, написал в своей книге История русского футуризма, что на обложечном рисунке изображен парикмахер, висящий в воздухе и накладывающий помаду на голову клиента (при этом, вероятно, учитывается парикмахерская тема у Ларионова и футуристов вообще). Но у нас нет никаких указаний на то, что в воздухе летает парикмахер и что он именно с помадой манипулирует на чьей-то голове (предположительно женской). Хотя действительно помадой называлась мазь или масть для умащенья волос, как говорит нам Словарь Даля. Более поздние словари (Ожегова, БСЭ) уже фиксируют только губную помаду: (франц. pommade – от pomme – яблоко), косметическое средство для ухода за губами; твердая смесь парфюмерных масел, ланолина, спермацета, церезина, парафина, витаминов А, E и других, душистых веществ и красителя (БСЭ).
Однако, мы не беремся утверждать, что какие-либо из означенных связей волновали Крученыха или могли бы вызвать ассоциации у читателей. Конечно, Крученых желал негативных ассоциаций. Вроде Дохлой луны, например (так назывался один из футуристических альманахов).
Помада, конечно, по силе эпатажной образности не дохлая луна. Но ассоциации (запланированные или нет) вполне есть.
Рассмотрим некоторые.
Самая простая – это намек на таких женщин, чья профессиональная деятельность требовала активного использования губной помады. Отметим, что у Ларионова есть «лучистое построение» под названием «Проститутка» и что женщины этой профессии стали непременными действующими лицами в различных национальных авангардах, в том числе и в русском.
Менее очевидная ассоциация – значение слова, переосмысленное в воровском жаргоне; на жаргоне помада – это, во-первых, долото, а во-вторых, способ совершения преступления (очевидно с помощью означенного столярного инструмента). Это значение я не отбрасываю окончательно ввиду особого интереса Крученых как раз к этому миру и жаргону, из которого интереса в 20-е годы появились его «уголовные романы» в стихах Разбойник Ванька-Каин и Сонька-маникюрщица, Дунька-Рубиха. Но мотив убийства (в гротесковых и абсурдных вариантах) появляется в произведениях Крученых уже на раннем этапе.
Наконец есть и третья ассоциация.
Неожиданно из Грибоедова. Молчалин соблазняет горничную Софьи Лизу (выделим здесь слово «помада»):
Молчалин
Есть у меня вещицы три:
Есть туалет, прехитрая работа –
Снаружи зеркальцо, и зеркальцо внутри,
Кругом все прорезь, позолота;
Подушечка, из бисера узор;
И перламутровый прибор –
Игольничек и ножинки, как милы!
Жемчужинки, растертые в белилы!
Помада есть для губ, и для других причин,
С духами скляночка: резеда и жасмин.
Лиза
Вы знаете, что я не льщусь на интересы;
Скажите лучше, почему
Вы с барышней скромны, а с горнишной повесы?
Молчалин в дальнейшем все обѣяснит, конечно, но здесь он несколько завуалировано предлагает помаду не только для губ, но и «для других причин». Однако слово «причин» опознается не только в значении «случаев». Но и как «причинное место», то есть, как сказано у Даля – «природные, тайные части тела».
Грибоедов вообще довольно изящно ведет комедию на грани открытой фривольности. Что, конечно, было замечено публикой, и не в последнюю очередь любителями переделок.
В школярской среде всегда пользовались успехом различного рода переделки хрестоматийных произведений. Эти переделки ходили в списках, переписывались, заучивались наизусть. Ходил в том числе и довольно виртуозный матерщинный вариант Горя от ума (автор неизвестен), в котором все «причинные места» были названы своими именами.
Разумеется, мы не можем утверждать, что Крученых сознательно или подсознательно ориентировался на такое представление помады в названии книжки. Но зная общий провокативный настрой творчества Крученых, нельзя не учитывать и такую ассоциацию.
Причем все названные нами предполагаемые ассоциации, вызванные названием Помада, могут не отражаться впрямую в текстах и картинках сборника.
Может быть и еще один луч, высвечивающий название – помада могла быть связана с раскраской лиц, которую активно тогда пропагандировал Михаил Ларионов.
В то же время обнаженная женская натура работы Ларионова, на мой взгляд, никак не соотносится с различными видами помад. Эта графика изысканна и тяготеет к высокой абстракции. Мирискусники должны были лопнуть от зависти, ибо Ларионов на их глазах пересоздал графику, заменив тонкие линии плотными (пастозными) и как бы небрежными, да еще несколько завуалировав обѣекты лучизмом. Этот резко индивидуальный стиль вывел Ларионова на передовые позиции русского искусства. Не случайно он и Гончарова в ближайшие годы становятся признанными мастерами в Париже, причем именно в силу отличности от мастеров парижских. Подобно тому,
