— Такрон! — позвал он старика. — Я думал, что после воцарения буддизма в Тибете все шены, кто выжил, были изгнаны или сами ушли. Но, судя по твоим рассказам, их осталось немало.
— Большинство ушли, — подтвердил Такрон. — Однако за время сосуществования с шаманами в Тибете ламаизм впитал слишком многое из бон. Со времени первого Далай-ламы, особых гонений на шенов уже не было. Тем более, что сами буддисты вовсю принялись практиковать магию и шаманить. Для оставшихся шенов такое положение было достаточно благоприятным. Даже внешне ламы-колдуны, как я тебе уже говорил, копировали тибетских шаманов, включая ритуальную одежду, атрибуты и даже начесанные волосы. Некоторые из них даже не мылись, стараясь выглядеть дико и устрашающе.
— Все это никак не увязывается у меня с образом буддиста. И вообще с буддизмом, — сказал Эрик.
— Так было только в Тибете. В других странах, где есть общины и монастыри ламаистов, жизнь, как правило, строга, добродетельна и наполнена благочестивыми ритуалами. Ты не встретишь скачущего в диком танце ламу-колдуна, одетого в шаманские одежды и орущего заклинания в ночи.
Уже засыпая, Эрик тихо засмеялся, представив себе полицейских с дубинками, гоняющимися за бесноватым шаманом со всклокоченными волосами вокруг дацана в Дюссельдорфе.
Проснулся он на рассвете. Небо уже излучало светло-розовый свет, и ночные тени неохотно рассеивались, расползаясь за нагромождения камней, отколовшихся от скалы. Такрон мирно посапывал. Эрик вышел наружу и заметил, что в костре еще тлеют угли, присыпанные пеплом, а вокруг валяются полуобгоревшие толстые куски хвороста. Присев и всмотревшись в вытоптанные участки козьего пастбища, он обнаружил множество следов, с бороздками от когтей. Леопард. Судя по ширине следа — снежный барс. Эрик напрягся и принялся с тревогой оглядывать место их ночевки.
Стало неуютно. Он пришел к выводу, что Такрон всю ночь отпугивал хищника, пока он беззаботно спал. Взяв пустой котелок, он направился за водой к роднику, о котором ему вчера рассказал Такрон. Едва свернув за камни, Эрик присел от неожиданности и замер.
Среди зарослей корявых кустов, над лужей воды, в которой булькал родничок, стоял здоровенный снежный барс, глядя ему прямо в глаза. Пушистый длинный хвост толщиной с небольшое дерево бешено ходил из стороны в сторону. Зверь присел на задние лапы, готовясь к прыжку.
За спиной Эрика раздался невыносимо громкий ужасающий рев. Рефлекторно дернувшись чтобы обернуться, он зацепился ногой за каменный выступ и упал на спину, едва не потеряв сознание от страха. Сзади стоял Такрон. Быстро вздохнув, он издал еще один жуткий оглушающий рык и резко вздернул руки вверх. Барс жалобно мяукнул и, высоко подпрыгнув, исчез за кустами. Эрик лежал в полном оцепенении, пытаясь понять, чего он испугался больше: снежного барса или рева Такрона за спиной.
Такрон бросился вслед зверю и принялся что-то высматривать за кустами.
— Что… это было? — выдавил из себя Эрик, пытаясь встать на трясущиеся ноги.
— Это был голос страшного пожирателя снежных барсов, — довольно пояснил Такрон. — Я сам его придумал, тренируя нижнее дыхание и горло. Видишь, как эффективно. Этот кот всю ночь не давал мне спать, пытаясь добраться до свежего мяса. Я не хотел тебя будить, поэтому кидал в него горящие палки.
— Спасибо, — хрипло сказал Эрик, представив, чтобы с ним произошло, примени Такрон свой вокал среди ночи.
— И теперь мы знаем, как спускаться дальше, — выразил свое удовлетворение Такрон.
Эрик, все еще чувствуя слабость в ногах, подошел к кустам и глянул вниз. Между площадкой, где они находились, и следующей горой с плоской вершиной, существовала перемычка в виде голого хребта. Скорее всего, когда-то это был сплошной горный массив, но со временем более низкие горы, соединяющие два пика, подверглись эрозии и превратились в своего рода мост, между обоими скальными образованиями. Верхушка этой перемычки примыкала прямо к плоской вершине соседней горы, находящейся на расстоянии в несколько километров. Видимая западная сторона этой горы была покрыта растительностью, а значит, имела уклон, подходящий для спуска и, более того, у подножия переходила в высокий, покрытый деревьями холм.
— Там, где ты видишь деревья на холме, — указал пальцем Такрон, — находится убежище прорицателя. Нам нужно идти.
Собрались быстро и, навьючив на себя дорожные мешки, тронулись в путь. Спрыгнув на голую перемычку, испещренную следами животных, зашагали, постепенно поднимаясь к соседней вершине.
Передвигаясь в горах, достаточно сложно оценить перспективу расстояния, и предполагаемый короткий отрезок перехода превратился в утомительный подъем, длиной не менее пятнадцати километров. Подвергшийся эрозии хребет становился все круче. Заметив усталость Эрика, Такрон предложил сделать привал. Костер разводить не стали, решив обойтись без чая. Просто доели остатки кролика, запив водой из фляги.
Эрик растянулся на голых камнях и, достав свою головную палочку, принялся чесать голову.
— Посмотри, у меня получается? — обратился он к Такрону и принялся гримасничать, морщить и натягивать кожу на лбу. — Ну что, они шевелятся?
— Ты показываешь мне обезьянку? — добродушно усмехаясь, спросил Такрон.
Эрик вздохнул:
— Ну, хорошо, я еще научусь. Позднее…
— Ты зря тратишь время, — пояснил Такрон. — Когда меня нашел мой наставник, то он брил мне голову каждый вечер, густо мазал ее вонючей мазью и заматывал полотном целых два года. Если я скажу тебе, что входило в состав этой мази, то съеденный кролик будет выходить из тебя до конца дня со рвотой. Еще целый год, когда я уже начал обучение, он ежедневно втыкал мне китайские иголки по всей поверхности волосяного покрова головы. Почти все дни я проводил сидя в особом ящике, не пропускающем свет, с завязанными глазами и наполовину заткнутыми воском ушами.
Я должен был напрягать слух и слушать звуки, пытаясь определить, что их издает, одновременно создавая в сознании зрительную картинку. Вечерами наставник экзаменовал меня — что я слышал, как это выглядело и где находилось. Ночами я сидел в пещере с открытыми глазами и ушами и мой учитель, собирая доступные энергии, привязывал ощущения моей кожи головы к энергиям существ нижнего мира и духов, открывая узкие проходы и стимулируя чувствительность нервов на моей голове жуткого вида железными крючьями. Моей же задачей было совмещать телесные ощущения, звуки, издаваемые существами и зрительный образ. Только спустя еще год у меня появились первые волосы длиной меньше сантиметра. И ко всем моим заданиям добавилась практика эмоций тела. Одно только установление чувственной связи между эманациями существ и моими «вибриссами» заняло почти пять лет. Еще несколько лет я обучался собственно технике Видимого Проявления: открытие проходов, вызов, изгнание, ритуальные движения. Этому возможно научиться только в детстве. Тебе это ни к чему. В твоем случае лучше учиться чувствовать окружающее через печать Шенраба. Подумай над этим…
После получасового отдыха они поднялись и побрели вверх, направляясь к плоской вершине.
