Вечером снова позвонила Голубевская. Она очень обиделась, и мне стало неловко перед ней. Ведь, по сути, она ничего плохого мне не делала, даже наоборот. А я её, можно сказать, опозорил, да ещё и на звонки не отвечал.
Она тоже начала с «почему»:
– Ты из-за Дубининой его побил? Из-за того, что он с ней танцевал? Мне всё рассказали… Да об этом вся школа болтает! Ты хоть представляешь, как я себя чувствую?! Мой парень подрался из-за другой! Это такой стыд! Ты просто в душу мне плюнул. Показал всем, как ты ко мне относишься. Что теперь все обо мне думают? Я молча позволил ей выплеснуть всё, что у неё накопилось. И когда уж она начала всхлипывать, попробовал утешить, как мог:
– Прости, Наташ! Сам не знаю, что на меня нашло. Наплюй на всех. Ничего я тебя не опозорил, я себя опозорил.
– Но ты подрался из-за неё, из-за Дубининой! Почему?
– Да не знаю. Из-за тебя я бы его вообще убил…
Битых полчаса мне пришлось заверять её, что она – самая лучшая, самая красивая и вообще самая-самая, что Дубинина, наоборот, некрасивая, мне совсем не нравится и не нравилась. Наконец всхлипы утихли, и распрощались мы на мирной ноте.
Это был самый мерзкий Новый год в моей жизни. По сути, его и не было вовсе. Родители не ставили ёлку, не устраивали праздничный ужин, даже по бокалу шампанского не опрокинули. Так что мы просто легли спать в 2012 году, а проснулись в 2013-м. Нет, я-то, конечно, не спал, но и сидеть в одиночестве в тишине и полутьме, когда вокруг все празднуют, – сомнительное удовольствие. Одно радует: это последний раз, когда я отмечал Новый год с родителями. Я решил, что, как только закончу школу, сразу же съеду от них. Палыч уже намекал, что договорился с тренером «Звезды» и тот, можно сказать, прямо сейчас готов взять меня в клуб. А это вам не юношеская сборная, там реальные деньги платят, как положено, раз в месяц. К тому же, я узнавал, у них есть своё общежитие. Так что будет куда приткнуться на первое время. Уйти я решил из-за матери, с ней и раньше-то было тяжело. А за последние полгода она стала совершенно невыносимой. С одной стороны, ей, да им обоим плевать на меня. Шутка ли – они даже не спросили, как я закончил четверть! А я, между прочим, впервые, если не считать начальных классов, закончил с единственной тройкой, и то по геометрии. Хотя, конечно, заслуги моей никакой, я буквально на Максе выехал, но не в том суть. Или вот хоть раз она спросила, как у меня дела? Ни разу! Зато как блажь какая-нибудь ударит ей в голову ни с того ни с сего, так просто спасу нет. Вот как с Максом тогда вмешалась. Кто её просил? А чуть какой косяк с моей стороны, выносит мозг так, что хоть из дома беги. Из-за этого треклятого Влада Сорокина она сперва доставала меня, пока я не вышел из себя и не наорал в ответ. Теперь решила выбрать другую меру психологического воздействия – бойкот. Она и раньше со мной молчала, но не так долго и не так демонстративно. Отцу тоже запретила со мной разговаривать, и тот помалкивал при ней. Когда же мы оставались с ним наедине, он виновато пожимал плечами.
– Она сердится. Но её можно понять, ей так нелегко сейчас. Столько всего на неё навалилось в последнее время.
Так и хотелось возразить, что легко по жизни только идиотам, но смысл? Отец, может, и сам с ней далеко не всегда согласен, но открыто всё равно никогда не пойдёт наперекор.
Мать не разговаривала со мной все каникулы. Дошло до смешного – при мне говорила отцу: «Передай своему сыну, чтобы он сходил к Ирине Борисовне» или «Скажи, чтобы он съездил в больницу, проведал Влада Сорокина и принёс ему искренние извинения». Я, само собой, подобной чушью не страдал и отвечал адресно, причём не подбирая выражений. Как она меня бесила! Порой мне казалось, что я ненавижу собственную мать. В предпоследний день каникул она снова накинулась, сперва через отца, потом, когда я уже стал огрызаться, – напрямую:
– Я не сплю ночами, всё думаю: где я совершила ошибку? Почему мне не удалось собственному сыну привить элементарные нравственные понятия? В кого ты уродился таким?
– Каким? – запальчиво спросил я.
– Чудовищем! Эгоистом! Моральным уродом! Ты – жестокий, бессердечный, тебе плевать на людей. Ты через любого перешагнёшь. Попользуешься, а потом выбросишь, как ненужную вещь. Думаешь, я не знаю, почему ты бросил Алёнку, отверг Максима? Потому что подвернулась более интересная компания. И плевать, каково им! Да что они! Ты и о собственных родителях не думаешь! Ты думаешь только о себе. Ни грамма совести! Ни капли благородства! Ты искалечил молодого парня. У него сотрясение мозга! Ещё неизвестно, какие проблемы со здоровьем возникнут у него в будущем. Но тебе нисколько не стыдно, ты даже не жалеешь о своём зверском поступке. А ты хоть знаешь, какую сумму его родители заломили, чтобы заявление забрать?
Она орала так, что рот сделался квадратным, а на лбу вздулась кривая жила. Вместе с криком вылетали капельки слюны. Не знаю, что больше вывело меня из себя: её слова, истеричный вопль или это красное, обезображенное гневом лицо, мало похожее на лицо моей матери. В общем, едва она закончила свою тираду, я швырнул о стену недопитый чай и рявкнул:
– Да пошла ты! Идите вы все лесом, благородные и нравственные!
– Как ты с матерью разговариваешь? – вскинулся отец.
– Как хочу, так и разговариваю. Тебе нравится плясать под её дудку – пляши ради бога. А меня эти проповеди уже достали. Сами-то только на словах и благородные. Только рассуждать и умеете, а на деле – пшик.
– Мы, по крайней мере, за рамки приличия не выходим, – отец говорил устало и выглядел измождённым, может, оттого и у меня запал как-то быстро угас.
– Рамки приличия, – хмыкнул я. – Разве в этом благородство?
Я ушёл к себе. Из-за двери доносились причитания матери:
– Ты это видел? Теперь ты понимаешь, кто у нас вырос? А ты ещё вечно его защищаешь! В следующий раз он вообще меня ударит…
Отец говорил тихо, и слова его терялись в её всхлипах, вздохах, суетливых шагах.
Отца я всегда любил, в детстве даже восхищался им, мечтал на него походить. Однажды, классе во втором, я случайно подслушал разговор двух тёток. В тот день к нам нагрянули гости и меня отправили гулять, чтобы не мельтешил под ногами. Тогда мы ещё жили в обычной панельной пятиэтажке. В соседнем подъезде обитал Серёга Шевкунов, вернее, он и сейчас там живёт, это мы потом переехали. Их квартира располагалась как раз на третьем этаже, как и наша, через стенку. Мы даже с ним перестукивались иногда. Окна тоже смотрели на одну и ту же сторону, и балконы находились совсем рядышком. Вместо того чтобы идти гулять, я помчался к Серёге. На балконе мы и засели. Как сейчас помню, стоял сентябрь, а солнце жарило по-летнему. Через какое-то время Серёга заметил этих тёток. Они тоже вышли на балкон – покурить.
– У вас что, гости? – шепнул он.
Я безразлично кивнул. Мне и в самом деле не было до них никакого дела, пока одна из тёток не сказала:
– Не понимаю, что Саша нашёл в этой Томке. Такой видный, интересный мужчина мог бы найти себе и получше.
