— Да ты что! — хмыкнул странный тип и подвинулся ближе. — Вот спасибо, теперь буду знать. Может, поучишь меня еще каким-нибудь истинам, а, Лунц? Здесь не курят, коровы не летают, а директора музеев не крадут чужого. Да?
Он наклонился совсем близко, снял очки, и господин Лунц почувствовал, как у него перехватило дыхание, а неудобный стул вдруг куда-то поплыл из-под его увесистого зада. Он был абсолютно уверен, что всё это ему мерещится, но всё равно смог назвать привидение по фамилии:
— Шклярский… — тихо сказал он.
Его визави снова надел очки, выпустил ему прямо в лицо струю дыма, кивнул и с довольным видом откинулся на спинку стула.
— Привет, Лунц, — сказал он. — Ну, раз узнал, то давай беседовать. Беседа у нас с тобой будет долгой и занимательной. А то я смотрю, ты не на шутку тут освоился. Рассказывай, когда и зачем ты полез в депозитарий.
Господин Лунц достал клетчатый платок, вытер бусинки пота на лысине, а потом на всякий случай на несколько секунд зажмурился и снова открыл глаза. Это не помогло. Всё осталось на своих местах. Напротив него сидел Иосиф Шклярский. Бывший директор музея изящных искусств. Собственной персоной.
Часть одиннадцатая
Как хорошо, когда рядом есть человек, которому доверяешь. С которым не страшно. Откуда в нас появляется уверенность в людях?
Я любила придумывать себе людей. Меня всегда интриговали незнакомцы, я любила фантазировать о том, какие они на самом деле. Придумывать и фантазировать стало моим главным хобби. Я никогда не скучала в очереди или если мои друзья опаздывали на встречу, а я дожидалась их в кафе. Я находила взглядом какого-нибудь мужчину или женщину и придумывала их историю. Я сочиняла им характеры, привычки, рассказывала себе, чем они занимаются, как живут, что любят, как выглядит их автомобиль, как зовут их кота или собаку. Сочинять про мужчин было проще, женщины гораздо чаще притворяются кем-то, кем на самом деле не являются. Если я работала и рядом никого не было, то придумывала истории про людей на картинах. Я как будто поселялась там вместе с ними, и это было так прекрасно — как будто у меня одновременно было несколько жизней.
Я придумывала себе Марка, и он оказывался именно таким, каким я только что рисовала его у себя в голове. Мы встречались почти каждый день, а если не получалось увидеться, то часами говорили по телефону. Про всё, что было, есть, будет, про всё, что приснилось или вспомнилось. Про детство, про старость, про людей и кино. Мы едва успевали расстаться, как начинали скучать друг по другу. Я была влюблена. Мне всё время было его мало, я хотела еще и еще, чтобы он подпустил меня ближе и впустил дальше. Но он хитрил. С одной стороны, рассказывал мне очень личные истории, о том, как был маленьким, о детских обидах, о том, за что ему стыдно. Он рассказывал об интригах на работе и называл своими именами и события, и людей. Он был невероятно заботлив и нежен, но при этом всё время как будто держал невидимую, но явно ощутимую дистанцию. Явно раскусив мою охотничью природу, водил меня за собой, оставляя запутанные следы. С ним никогда не было скучно.
Марте он ужасно понравился сразу, с той первой встречи, когда оказалось, что они знакомы. С тех пор мы сходили вместе в бассейн, в наше любимое кафе и на выставку знакомого скульптора, где Марк и Марта хихикали, как старые подружки, и с удовольствием перемывали всем косточки. Я не ревновала — он всё время держал меня за руку.
— Видишь, как тебе повезло! — заключила в тот день Марта. — Господь никогда не делает подарки просто так. Да, у тебя в жизни начались какие-то странности, но зато наконец-то попался отличный парень.
Я не могла с ней не согласиться.
Когда он был на работе и мы не могли говорить по телефону, он присылал мне сообщения. О том, что он соскучился. И о том, что я волшебница, потому что могу управлять временем: без меня оно тянется бесконечно долго, а со мной пролетает так стремительно. Я улыбалась телефону.
Мы проводили вместе так много времени, но меня ничего не раздражало, мне не приходилось подстраиваться, хотя мы с Марком всё-таки были довольно разными. Я не слишком много времени уделяла порядку, а он, как только садился в мою машину, начинал собирать разбросанные фантики и протирать пыль. Правда, всегда говорил при этом: «Не обращай внимания, у меня пунктик, но он безобидный».
Меня смущало только одно. Мы встречались уже пару недель, но до сих ни разу даже не поцеловались. Но я убеждала себя, что это даже здорово, когда трепет предвкушения длится подольше.
Как-то мы гуляли по набережной, я шла по невысокому парапету, а он придерживал меня за руку. Я чувствовала себя подростком, громко смеялась его шуткам и изображала артистку цирка. Потом мы заспорили, в какое кафе пойдем ужинать, и я предложила:
— Послушай, зачем нам куда-то идти? Давай сегодня поедем ко мне, я быстро что-нибудь приготовлю, и мы поужинаем у меня в оранжерее? Давай?
— В оранжерее? — переспросил он. — У тебя дома?
— Ну да. Откроем окна, уже тепло!
Марк замялся.
— В чем дело? Тебе у меня не нравится? — Я остановилась, чтобы увидеть его глаза.
— Нет-нет, — быстро ответил он. — Просто я думал… Прости, я не хочу тебе это снова напоминать.
— Ты про ворону?
— Если честно, да. Я думал, тебе после этого не хочется быть дома, особенно в оранжерее. Тебе там не страшно? Вдруг ты боишься…
— Спасибо тебе! — Я спрыгнула на землю и поцеловала его. — Спасибо, что ты беспокоишься. Но с тобой мне ничего не страшно. И потом, вы все меня убедили, что это могла быть просто случайность. Там уже поменяли стекло на какое-то сверхпрочное. Теперь оно выдержит, даже если вместо вороны на него упадет кирпич.
Он вдруг обнял меня и прижал к себе сильно-сильно. Я испугалась, что задохнусь.
— Ты такая необыкновенная, — сказал он мне в затылок. — Я так боялся за тебя. Любая другая уже пила бы таблетки в психушке после этих фотографий и птиц, а ты такая молодец. Ты очень сильная. Ты можешь смеяться над своим страхом. Я так рад, что ты справилась. Я теперь всегда с тобой. Я с тобой…
«Скоро поплатишься, райская птица. Я знаю твои повадки. Сколько ни крась перья, сколько ни прячься».
«Кто это???»
«Чело-век».
Марта строго-настрого запретила мне ездить к Аптекарю и даже звонить ему, но я не могла перестать думать об этой истории. Неужели и правда это он решил запугать меня и довести до сумасшествия, потому что опасался за свою картину? Но не проще ли было тогда подсыпать мне какой-нибудь отравы, пока я преспокойно пила чай у него дома? Мне казалось, я научилась неплохо разбираться в людях, и сейчас интуиция говорила мне, что ждать опасности от Аптекаря было неправильно. Так я могла проморгать кого-то, кто реально хотел мне навредить. Но кто это мог быть?
С другой стороны, как же всё-таки у Аптекаря оказался подлинник? Я должна была разобраться в этой загадке. В конце концов, она касалась меня лично, ведь в музее висела копия, и появилась она там после реставрации. Знал ли об этом директор музея? Имел ли он к этому какое-то отношение? И мог ли обвинить меня в подлоге?
