— Жюли, ты не должна так поступать. Ты хоть понимаешь, что это означает?
— У меня нет настроения веселиться. Думаю, у наших гостей тоже.
— Но получается, что, критикуя мои действия… ты тем самым встаешь на сторону… других!
— Других? Кого же?
— Барнетта и… кое-кого из офицеров. Сейчас, как никогда, Жюли, мне нужна твоя поддержка. Пожалуйста, Жюли!.. В конце концов, это всего лишь моя работа… вопрос элементарной военной дисциплины! А наша светская жизнь должна идти своим чередом. Все ждут от нас этого. Да ты и сама все увидишь.
Несмотря на оптимизм Эдуарда и дар Жюли быть хорошей хозяйкой и красиво принимать гостей, в гибралтарском обществе воцарилось мрачное настроение. Гости поднимали бокалы и, прячась за ними, лукаво перемигивались. Что же это? Не начало ли конца правления нового гибралтарского губернатора?
На следующий день Эдуард пересмотрел свое суровое отношение к обвиняемым, заменив оставшиеся семь смертных приговоров на пожизненные каторжные работы.
До сих пор он с каждой уходящей почтой исправно отсылал рапорты мистеру Эддингтону, но теперь у него возникло чувство, что последние грустные события невозможно объяснить письменными отчетами. В связи с этим он отправил в военное ведомство своего личного адъютанта капитана Томаса Додда, с тем чтобы тот доложил высокому начальству правду, способную опровергнуть россказни, распространяющиеся из подопечного гарнизона. Кроме того, как губернатор Гибралтара, он требовал расследования поведения генерал-майора Барнетта и еще нескольких офицеров, которые вместо оказания помощи и содействия ему позволяли себе не подчиняться приказам и оспаривать их.
Впрочем, Эдуард заранее знал, каковы будут последствия. Он знал, что герцог Йоркский безоговорочно поверит худшему. Теперь он на себе испытал, что такое муки человека, томящегося ожиданием, коротающего медленно ползущее время в надежде на отмену приговора. Он стал все чаще уединяться и бродить по удаленным местам. Во время одной из таких прогулок Эдуард внезапно встретил на узкой тропинке цыганку, которая, стоя в отдалении, задумчиво разглядывала его.
Герцог подождал немного, находясь под прицелом ее проницательного взгляда, затем решил заговорить с ней:
— Если не возражаешь, добрая женщина, я пойду своей дорогой.
— Но вы можете также послушать то, что я вам скажу, ваше королевское высочество…
— Так ты знаешь, кто я?
Она усмехнулась:
— Кто же этого не знает? Кто не знает ненавистного герцога Кентского? На вашем жизненном пути, сэр, вас ждут многие трудности, потери и испытания. Но не отчаивайтесь — вы умрете счастливым. У вас будет дочь, которая станет прославленной королевой.
Эдуард протянул ей монету, но цыганка даже не шелохнулась, продолжая сверлить его взглядом. Затем бесшумно исчезла в зарослях.
А Эдуард продолжил свой путь. Холодная, циничная улыбка играла на его лице. Какая еще дочь? Не нужна ему никакая дочь. И никакие сыновья. Его вновь охватило чувство одиночества. Да разве может Жюли знать о том, как он сожалеет, что у него нет семьи! Только семья в том виде, как он себе представляет, ему не нужна. Стало быть, все его действия и поступки оправданны.
Томас Додд вернулся в Гибралтар только в начале апреля. С плохими вестями. По приказу короля его королевскому высочеству надлежало немедленно вернуться в Англию. Эдуард был потрясен. Тем более, что в приказе также сообщалось, что свой губернаторский пост он должен передать генералу Барнетту, который будет временно занимать его до прибытия в Гибралтар вновь назначенного губернатора генерала Тригга. Позор и унижение. Он, герцог, член королевской семьи, должен испытать такое бесчестие перед всем гарнизоном и передать правление Барнетту, так и оставшемуся безнаказанным.
Жюли утешала Эдуарда как могла:
— Ты только подумай, милый, с каким удовольствием предашься жизни в комфорте и роскоши. Жизни, которая для твоих братьев считается чем-то само собой разумеющимся. У тебя наконец появится время для всех твоих увлечений…
— Я солдат, Жюли. И привык сражаться. Я не позволю, чтобы дело осталось неразрешенным. Мои действия должны быть оправданы…
— Да, Эдуард, конечно…
На этот раз для Эдуарда и Жюли, покидавших Гибралтар, не устроили званых ужинов и балов. В знак прощального приветствия королевскому сыну генерал Барнетт распорядился о параде, и когда Эдуард шел вдоль выстроенных в шеренги солдат, ему казалось, будто он видит презрение в глазах каждого из них.
Домой они вернулись в конце мая, и Эдуард безотлагательно написал министру внутренних дел лорду Пелхэму, требуя подвергнуть его военному суду, на котором он мог бы публично объяснить обоснованность своих действий. Однако это письмо и последующие так и остались без ответа. Та же судьба ожидала и пять писем, написанных им герцогу Йоркскому, пока наконец Эдуард не встретился с братом в доме королевы, где попытался заговорить об этом. Яростный спор, возникший там же и дошедший до ушей самого короля, начисто стер добрые чувства, возникшие у Эдуарда к отцу за последние несколько лет.
Тогда Эдуард попытался найти утешение у миссис Фитцхерберт. Она, как никто другой, умела слушать и так или иначе облегчить душу того, кто обращался к ней за сочувствием.
— Нет, вы только представьте, мэм, я еще не успел покинуть Гибралтар, а этот мошенник Барнетт уже отменил мои приказы, направленные на укрепление состояния войск и гражданского общества… А теперь меня отказываются выслушать!.. Но почему, мэм, почему?!
Мария окинула его пристальным взглядом:
— Я всегда испытывала к вам симпатию, сэр, и думаю, поэтому могу говорить с вами открыто.
— Я бы весьма оценил это, мэм.
— Я слышала, как Георг с Фредериком обсуждали этот вопрос… слышала я и высказывания других… Все сходятся в едином мнении — военный трибунал имел бы фатальные последствия. Вероятнее всего, вас признали бы виновным, так как общественное мнение в последнее время настроено категорически против проявления крайней суровости в наказаниях… Поэтому вы конечно же понимаете, сэр, что ни один глава государства не пожелал бы поставить королевского сына в такое оскорбительно несправедливое положение.
Эдуард молчал. В своих действиях он руководствовался исключительно чувством долга. В конце концов, разве не поручили ему навести порядок?
— Не забывайте, сэр, вы счастливый человек. Хотя бы потому, что имеете такую спутницу жизни, как мадам де Сен-Лоран. У вас есть дом в Касл-Хилл, и я уже представляю, какие усовершенствования вы там предприняли…
Эдуард с головой окунулся в устройство дома со всеми сопровождающими эту затею расходами. Он твердо решил, что Касл-Хилл должен по всем статьям превзойти королевские покои его братьев. Если его, королевского сына, не хотят честно выслушать, тогда, видит бог, он хотя бы поживет как подобает королевскому сыну.
Глава 7
Теперь у Эдуарда имелось четыре жилища — дом в Найтсбридже, официальные апартаменты в Кенсингтон-Пэлэс, особняк в Касл-Хилл и павильон в Хэмптон-Корт, где он был назначен смотрителем королевского парка.
