Сад, примирившись с ежеосенними потерями листвы, был обречен на вымерзание. Последние листья, казалось, как бессовестные дети, предательски покидали престарелых родителей. Отпрыски срывались в вольность. Падали вертикально — до удобренной опавшими собратьями земли, чтобы потом превратиться в землю же.
В садово-плодоводческой действительности все это было объяснимо — разлагаемо на химические элементы органики. Но агроном мало ощущал себя оборванным листком. Скорее — исписанным листком-шпаргалкой по агрохимии.
Сейчас же он плоскостопо брел по берегу оросительного канала. Скорчившиеся в период прекращения сокодвижения мысли распирали его изнутри.
Всеостужающая погода почти уравняла в шансах на выживание сиротливый колхозный сад и примыкающее к нему небольшое сельцо. А окостеневший у оросительного канала экскаватор казался насторожившимся доисторическим монстром.
Агроном, проходя мимо несимпатичного ему экскаватора, за мутными стеклами кабины не заметил копошения. Там местные пацанята познавали методом щупа и тыка землеройную технику. Среди них был и сынишка агронома, отчужденный бывшей женой и как бы незаконнорожденный. Всегда блукавший по селу и окрестностям в поисках приключений, малец не особо обременял себя занятиями в начальной школе. Наверное, его поджидала судьба окончательно заблудшего сына.
Заметив проходившего, пацаны на время затаились в чреве землеройного монстра. Из кабины отчужденный сын пытался разглядеть, кто прошел: неужели отец? Мальчишка бесшумно соскользнул по ребристой лестнице на щербатые гусеницы. Нырнул в прогалину меж многошумных камышей и спустился в русло обезвоженного на зиму канала. Он побежал по песчаному волнисто-узорчатому дну. Невесомое тельце, вобрав в себя простоволосую голову, почти не касалось камышей.
Забежав далеко вперед, малец по-партизански внедрился в непроницаемые береговые заросли и, затаившись, стал ждать приближавшегося мужика. Да, это был, без сомнения, отец: вечная летная куртка, выменянная у авиатора-тыловика за пару ящиков зимних яблок; вечные же кроссовки «адидас», вызывавшие в январские морозы ухмылки сапогастых колхозанов, а у отчужденного сына — зависть.
«Чего бы у папки попросить? — мучительно думалось пацаненку. — Может, кроссовки? Или денег на “чупа-чупс”?» Хотя у отца никогда денег не бывало. Эту унизительную истину мальчишка познал давно. «А, ладно, пусть идет», — решил сын.
Агроном, путано обходя нерушимые гребни и надолбы мерзлой грязи, пошел вдоль канала дальше — к частнособственническому дыму шашлычной. Она приткнулась возле хлипкого мостка через канал.
В шашлычной лицо из края мохнатых папах нацедило агроному в разовый, но многократно использовавшийся стакан «самопальной» водки — под запись. От шашлыка безденежному посетителю полагался сизый дымок — бесплатно. Он долго сидел за липким столом в позе выразителя всемирного разочарования. Забившийся в угол местный пигмей секса травил мохнатому шашлычнику внеочередную байку. Агроном медленно скомкал бумажную посуду (к неудовольствию шашлычника) и пошел домой. Точнее, в колхозную общагу — недавний некомплектный детсад.
Небольшое сельцо, примороженно ворочаясь после встречи бесснежного нового года, традиционно устроило себе отпуск без содержания. Лишь не очень трезвые доярки вынужденно навещали на ферме малопродуктивных коровенок. Посленовогодняя похмельная леность обещала перейти в предрождественскую праздность. Но только при наличии снега. Его же упорно не было.
Холодное колхозное общежитие удручало холостяцкой запущенностью и всепоглощающей скукой. Даже черно-белый телевизор из брежневской эпохи стоял безжизненно пыльным и угасшим навсегда. К тому же село уже второй день, мертвецки вмерзнув в окаменелую грязь, было обесточено и забыто электриками, начальством и цивилизацией.
Агроном мешковато бухнулся, не разуваясь, на не разобранную, по-солдатски узкую кровать. Он погрузился в спасительный от скуки сон, хотя во дворе было едва ли за полдень.
Свет неожиданно зажегся вместе с опустившимися сумерками и стуком в скрипучую дверь. Агроном, сонный и недовольный, распахнул ее. А из проема:
— Маленький мальчик сел на стаканчик. А стаканчик: хруп! Давай, дядька, руб! — это сельская пацанва пришла рождествовать. Пронзительный, добротный радикулит «прострелил» агронома, окончательно возвратив его в реальность.
— Че вам, пацаны?
— Нас родители прислали, чтобы мы вас поздравляли, вы конфеты нам давали! — выдал пронзительным голоском простоволосый малец, подставляя лицо под сноп электрического света.
«Е-мое, — сказал про себя агроном, — это ж сын!»
— Какие родители?! — вроде бы с напором, но при этом скрывая смущение, спросил агроном.
Малец растерялся: перед ним был отец. Детский гвалт, шум вывели обоих из оцепенения.
Пацанам агроном отсыпал тонкокорых грецких орехов и сортовых яблок, добросовестно выращенных в колхозном саду. Ни тем, ни другим местную детвору не удивишь. Однако пацаны взяли и это, погрузив подарки в объемистые, по случаю рождества, пакеты. Сынишке агроном хотел было дать сладчайших, медового цвета груш. Да что груши!.. Он скрипнул тусклой дверью шифоньера (единственной своей мебели) и снял с полки свою почти новую норковую шапку. Агроном торжественно и неуклюже водрузил шапку на голову мальцу, в которой тот утонул, и (от волнения, что ли?) поспешил выпроводить веселую ватагу колядующих…
На душе у агронома стало как-то кисло и фальшиво. На зубах скрипела досада за себя. Агроном готовился к поступку и не замечал, что на улице валит снег.
…Во двор к деду нельзя было войти «за просто так». Осужденный на привязь пес-волкодав с ожесточенным лаем доказывал свою звериную принадлежность. Агроном едва прошел по-над стенкой дедовой хаты, не укушенный псиной.
Он вошел в низенькие двери мазанки. Пахнуло жаром и праздничным столом. Редко навещал агроном своего деда… Он без особых церемоний отдал старику новенький бушлат — подарок к рождеству. Где взял? Да выменял у прикомандированных в «горячую точку» военных. Опять же, на колхозные яблоки. Сели, выпили. Дед заметно сдал, однако хорохорился… Пес опять залаял, но без особой злости. В маленьком окошке мелькнула тень. На пороге появился простоволосый малец с большим пакетом подарков.
— Деда, смотри! — он начал рыться в недрах своего куля. — Вот что я наколядовал!
Мальчонка извлек из-под яблок и конфет норковую шапку, всю в крошеве печенья.
— О-о-о!.. — остолбенел он, подняв изумленные глазенки. — Папка! — и бросился к отцу, суетливо выбиравшемуся из-за стола навстречу сыну.
Моздок
Подвал для желтозема
Рассказ
Михаил узнал от беспросветной жены Октябрины, что в подвал под их пятиэтажкой собираются переводить швейный цех. Сейчас он располагается в соседнем заброшенном детсаде. Михаил метнулся из дому, дошел скорым шагом до подвала — никого! Уф… Перевел дух и приступил к излюбленному давнишнему занятию.
