– Ты в следующий раз сразу бей. А то как девчонка – простите, извините…
И, поймав Викину улыбку, удовлетворенный и злой непонятно на кого, отвернулся и лег в кресло, завернувшись в китель и задернув шторку. Это была не его вахта, и можно было поспать, перед тем как самому сесть за штурвал.
Однако долго разлеживаться Алексею не пришлось. Он проснулся от того, что кто-то тормошил его за плечо, и, продрав глаза, увидел лицо Андрея, сообщившего Гущину, что его зовет командир. Встревожившись – такая экстренность не была предвестником чего-то приятного, – Алексей быстро выбрался из кресла и направился в кабину.
На первый взгляд все было спокойно: Зинченко сидел за штурвалом со спокойным лицом. Коротко взглянув на Алексея и поймав его вопросительный взгляд, спросил:
– Вулканический остров Канвуу – слыхали?
Алексей спросонья лишь помотал головой в разные стороны.
– Короче, только что передали – там землетрясение было, на острове большой горнорудный комбинат, поселок, много наших специалистов. Землетрясение сильное, есть вероятность новых толчков. Есть пострадавшие, есть женщины и дети.
– Ну?
– Что «ну»? – отозвался Зинченко. – Мы ближе всего, они просят о помощи. Но решение на наше усмотрение.
– Полетели, – не задумываясь, ответил Гущин.
Зинченко поймал согласный кивок Александры и подытожил:
– Единогласно.
– Разрешите занять кресло пилота? – обратился к нему Гущин.
– Не разрешаю, – ответил Зинченко и пояснил: – Там полоса на скале, заход на посадку трудный.
– И что? – с вызовом спросил Алексей.
– А то, что Кузьмина – более опытный летчик, – ответил Зинченко и проговорил уже в микрофон: – Говорит сто семнадцатый. Меняю курс на Канвуу.
Самолет шел сквозь низкие бурые облака, которые наконец расступились, и перед ним возникла мрачная скалистая громада острова, окруженная бурлящим океаном. В центре высилась огромная черная гора. Справа у подножия виднелись очертания города и завода, озаряемые всполохами пожаров. Среди этого хаоса аэропорт с его четкими линиями взлетных полос и геометрически правильными пучками прожекторов казался единственным сохранившимся оплотом порядка, видимым даже с воздуха. Самолет зарулил на посадочную полосу, зависшую над океаном на отвесной скале. Снизу полосу поддерживали могучие колонны, упирающиеся основанием в дно ущелья. Зинченко целенаправленно вел самолет к этой полосе. Справа в кресле расположилась Александра, за спиной сидел разобиженный Гущин. По ветровому стеклу сбегали узкие дождевые струйки, под кабину постепенно подтягивалась посадочная полоса, со всех сторон окруженная черной водой и перечеркнутая накрест рулежной дорожкой. Шасси тяжело ударились о мокрый бетон. Прогудев двигателями, самолет стал тормозить и выруливать к зданию аэропорта. Гущин огляделся по сторонам. За работающими дворниками, размазывавшими по ветровому стеклу дождевые струи, ему стало видно наползающее здание аэровокзала с крупными буквами СANWOO и протянувшимися навстречу самолету присосками трапов. Зинченко отключил тумблер на пульте и, оценивая обстановку, произнес:
– Прошу быть предельно собранными.
И обратился к Гущину:
– Загляните в диспетчерскую, проверьте погоду по маршруту.
Погода была паршивой. Это и так было ясно. Ничего обнадеживающего Алексей не узнал. Но таковы были условия, и других не существовало, поэтому приходилось отталкиваться от того, что есть. Выйдя вместе с Зинченко и Александрой в салон, Алексей увидел сгрудившихся у выхода проводниц.
– От самолета не отходить, – предупредил Зинченко.
Они втроем спустились по трапу, где на перроне их уже дожидался представитель авиакомпании – мужчина средних лет, на первый взгляд производивший впечатление не совсем адекватного человека. Его глаза лихорадочно бегали, щеки пылали, речь была торопливой и сумбурной. Сам он нервничал и метался, как будто в горячечном бреду. Уверенности, что ему необходима медицинская помощь, добавляла стоявшая рядом медсестра со шприцем в руке, безуспешно пытавшаяся сделать ему укол. Представитель авиакомпании резко отгонял ее, будто надоедливую муху. Медсестре в конце концов все это надоело, и она решительно направилась в сторону госпиталя жаловаться врачу. Мужчина быстро заговорил, обращаясь к пилотам:
– Хорошо, что прилетели. Очень хорошо. Сейчас еще прибудут автобусы с людьми. Есть раненые. Надо взять всех, сколько поместится.
Его торопливая, как горная река, речь сопровождалась бурной жестикуляцией.
– Местные? – осведомился Зинченко.
– Тут местных нет, все вахтовым методом. На заводе и на разработках. Годами живут. Сейчас всех, кого можно, пытаемся эвакуировать. Несколько бортов отправили, три корабля с беженцами, но еще много народу осталось. А тела вы тоже с собой можете взять?
– Какие тела? – окаменел Зинченко.
– Ну, погибших. Тут погибших много.
Леонид Саввич покачал головой и крякнул:
– Нам бы живых увезти.
К самолету тем временем подошла группа беженцев – разного возраста, пола, социального положения. Женщины испуганно прижимали к себе детей. Все пребывали в некоей растерянности. Среди этой толпы своим оживленным видом выделялся высокий мужчина лет тридцати пяти, который, приникнув к окуляру бытовой видеокамеры, азартно снимал на ходу все подряд. Видимо, он один из присутствующих сохранял оптимизм и уверенность в том, что благополучно выберется. Его настроение не разделяла семейная чета – женщина, несущая на руках ребенка, и ее муж, тащивший вслед за ней какие-то поспешно собранные тюки, замотанные веревками и роняя их на ходу.
– Вы за нами? Когда полетим? – с тревогой в голосе обратилась женщина к летчикам.
Вместо них ответил Андрей – кивнул успокаивающе и произнес:
– Скоро. Заправимся и полетим.
Женщина раздраженно обратилась к мужчине с камерой:
– Не надо меня снимать, не люблю.
– А без паспорта возьмут? – волновался ее муж. – У меня все документы пропали.
Рядом негромко переругивалась молодая пара китайцев – парень и девушка. Они опоздали на предыдущий самолет и теперь винили в этом один другого. И хотя они разговаривали на китайском, эмоции на их лицах явственно передавали суть диалога. Девушку звали Лю, парня – Чэн.
– Я же говорил тебе, из-за тебя опоздали, – выговаривал Чэн.
– Это русский самолет? – не слушая его, беспокоилась о своем Лю. – Я с русскими не полечу.
– Зачем ты собирала вещи? – припомнил Чэн.
Атмосфера тревожности и надвигающейся паники уже царила среди этих людей, еще несколько часов назад живших обыденной жизнью и не ожидавших впереди никаких радикальных изменений.
Зинченко обратился к представителю авиакомпании:
