— Там… — Эльф задумался. — Там хорошо. Спокойно. Мы за эти годы развили науку, искусство, философию… У людей много нахватались, — он провел рукой по стенке вагона. — В общем, благодать и изобилие.
Проводник достал новую папиросу, раскурил, затянулся и нервно хохотнул.
— Спички вот только в дефиците. А еще сахар и мыло. Но мы работаем над этой проблемой. Уже, считай, почти решили.
Эльф пристально вгляделся в окно, чертыхнулся и, загасив начатую папиросу, сунул окурок в карман.
— Прибываем, — он кивнул на показавшиеся вдалеке огни станции. — Буколесье, вам здесь выходить. А мне обратно, за следующей партией.
— Спасибо, — еще раз от души поблагодарил Скаллош.
— Не за что, — хмыкнул эльф. — Иди, поднимай своих. Остановка через две минуты.
— Вещи сложите сюда, а сами пройдите в эту дверь, — монотонно наставлял новоприбывших усталый пожилой чиновник-эльф. — Ваши вещи вы получите в целости и сохранности. Не волнуйтесь. Проходите в эту дверь, не задерживайтесь. Вещи оставляйте здесь, вы их получите на выходе. Проходите в эту дверь, вещи оставьте здесь…
Скалллош вошел в длинное узкое помещение с изогнутыми трубками и вентилями вдоль стен. Возле каждого вентиля на подставке лежал аккуратный брусок бурого хозяйственного мыла.
«А проводник говорил, что у них с мылом проблемы…» — невпопад подумал Скаллош.
А из-за двери всё так же доносился ровный голос эльфа:
— Проходите в душевую, вам надо помыться после дороги… вещи оставляйте здесь… не задерживайтесь, проходите, проходите…
* * *
На выходе из рая человек обернулся.
— Можно один вопрос? Последний?
— Ну, спрашивай.
— Я, конечно, виноват, что съел запретный плод. Но я же думал, что рискую не зря! Я думал, отведаю от Древа Познания Добра и Зла — и познаю, что есть Добро, а что есть Зло. Но я по-прежнему этого не знаю! Почему так? И зачем тогда этому дереву дано такое странное имя — Древо Познания?
— Мое дерево, как хочу, так и называю.
* * *
— Ну, свинопас, что у тебя есть для меня сегодня? — с деланным равнодушием спросила принцесса.
— Сапоги-скороходы, — угодливо поклонился свинопас.
Принцесса состроила гримаску.
— У меня уже четыре пары таких!
— Улучшенная модель! — быстро произнес свинопас. — Девятимильные. И всего за десять поцелуев.
Принцесса задумалась.
— Три поцелуя! — деловито предложила она.
— Семь.
— Три, и ни на один больше!
— Шесть.
— Ну ладно, четыре.
— Пять.
— Я сказала, четыре!
— Пять, принцесса, и это последняя… — споткнувшись о ледяной взгляд принцессы, свинопас поперхнулся языком и замолк.
— Ладно, четыре, — наконец вздохнул он.
— Давай сапоги.
Свинопас вручил принцессе сверток, она надорвала бумагу и придирчиво рассмотрела красный сафьян и золотые пуговки.
— Угу. Пойдет. Ладно, я готова.
— Один момент!
Свинопас подбежал к своей хижине и вывел оттуда вереницу из трех чудовищ, горбатого карлика и маленького лягушонка.
— Становитесь в очередь, — распорядился он, подталкивая чудищ и карлика к принцессе. — А ты, приятель, извини. В другой раз.
Лягушонок разочарованно квакнул и ускакал обратно в хижину.
— Карлики — по двойному тарифу! — капризно выпятила губу принцесса.
— Хорошо, — вздохнул свинопас. — Запишите на мой счет, в кредит. Один поцелуй я буду должен.
* * *
Человек открыл затуманенные наркозом глаза и потряс головой. Над ним нависала величественная фигура в белом и радостно улыбалась.
— Ну как? — спросил человек.
— Поздравляю! У Вас мальчик!
— Как — мальчик?! — возопил человек, голос его сорвался. — Опять?!
— Да, вот как-то так…
— Но я же нормальной ориентации, зачем мне мальчики?
— Так уж вышло, — пожала плечами фигура. — Наследственность.
— Но я же хотел девочку! Женщину!
— Ну посуди сам, — ласково произнесла фигура, — в кого ему быть женщиной? Ты женщина?
— Нет.
— А среди твоих предков женщины были?
— Эээ… н-нет.
— Ну вот видишь.
Человек понурился.
— Что же мне теперь делать?
— Ничего, — обнадежила его фигура, — будем экспериментировать дальше.
— Ага, пока у меня ни одного ребра не останется, — проворчал человек и потер ноющий бок.
— Не сметь паниковать! — нахмурилась фигура и наставительно подняла палец. — Кончатся ребра — возьмемся за позвоночник!
* * *
По вечерам, когда на берегу зажигается костер, приходит ветер. Его все ждут и боятся спугнуть.
— Шшшш, — предупреждают волны.
— Шшшш, — шепчут тростники.
— Шшшш, — тихо соглашается песчаная дюна — хотя ей-то уж точно никто замечаний не делал. Тише песчаной дюны и так никого на свете нет.
А потом ветер приходит и начинает рассказывать обо всём, что видел за день. Он ведь самый лучший в мире рассказчик — всё видит, всё слышит, везде бывает. А самому лучшему рассказчику и слушатели нужны самые лучшие: море, дюны, тростники. Никто не умеет слушать так, как они!
— Шшшш, — рассказывает ветер, а волны ахают удивленно:
— Шшшш?
— Шшшш, — качают головами тростники.
— Шшшш, — едва слышно повторяет про себя песчаная дюна. Она всё запоминает. Легкомысленный ветер завтра всё забудет, мечтательное море перепутает, тростники пойдут на прокорм вечно голодному костру, и только песок сохранит рассказ навечно.
А ветер входит во вкус, мечется по берегу, жестикулирует, подбрасывает в воздух всякий мусор:
— Шшшш!
— Шшшш! — впечатлительное море начинает волноваться, по волнам пробегает дрожь ряби.
— Шшшш! — присвистывают удивленные тростники.
— Шшшш, — эхом отзывается дальний лес.
— Шшшш… — сопит носом спящий у костра человек и чему-то улыбается. Спящие люди — тоже замечательные слушатели, вот если бы только не их привычка каждый раз просыпаться!
— Шшшш, — дюна задумчиво передвигает песчинки. Она-то прекрасно знает, что когда-нибудь человек угомонится, перестанет куда-то вскакивать по утрам, зароется наконец в землю — и вот тогда-то она ему перескажет заново все забытые сказки.
