К полуночи ветер утихает. Он рассказал всё самое интересное, и теперь ему надо бежать дальше, за новыми впечатлениями.
— Шшшш, — прощается он.
— Шшшш, — шепчут ему волны.
— Шшшш, — машут вслед тростники.
— Шшшш, — вздыхает песчаная дюна.
И только костер весело потрескивает и швыряется искрами. Ему, шалопуту, всё бы смеяться…
* * *
Как это водится в сказках, жили-были принц и принцесса (не родственники). Принц был великолепен, принцесса — прекрасна, они полюбили друг друга высокой чистой любовью и скоропостижно поженились. Наступил хэппи-энд и сказка закончилась. Стали они жить-поживать.
Принцесса скоро узнала, что ее молодой муж храпит по ночам, что утром он колется щетиной, а его усы пахнут табаком.
Принц обнаружил, что принцесса, как все смертные женщины, иногда ест и, страшно сказать, даже посещает туалет!
Принцесса открыла в принце непонятную для неё страсть к верховой охоте, когда он пропадал на целую неделю и возвращался грязный, пропотевший, осунувшийся, но с горящими глазами.
Принц узнал, что примерно раз в месяц у принцессы болит голова и бывает дурное настроение.
Принцесса узнала, что принц любит выпить и пьяный становится дурак дураком.
Принц узнал, что принцесса склонна к меланхолии и может часами запоем читать женские романы.
Принцесса узнала, что принц бывает груб и несдержан на язык.
Принц узнал, что по утрам у принцессы опухшее лицо и растрепанная прическа.
Одним словом, они узнали, что их любимые мало чем отличаются от любых других людей.
Они узнали это — и полюбили друг друга еще больше.
* * *
— Вот, а это — прекрасный лебедь! — с гордостью заявила утка и представила птичьему двору последнего утенка.
Курица поперхнулась пшеном, гуси попятились, у индюка побледнела сопля под носом.
— Это… хм… а ты уверена?
— Абсолютно! — отрезала утка. — Это мой сын, мне ли не знать, кто он такой?
— Но он не похож на лебедя, — с сомнением протянула старая гусыня.
— А на утку он похож? — парировала утка-мать.
— Нет. То есть, не очень.
— У лебедей шея длинная, — заметил индюк.
— Вырастет.
— И крылья у лебедей не такие. А у этого твоего… если не ошибаюсь, у него вообще руки?
— Он еще не оперился. Это пройдет.
— Голова у него великовата. И клюв странный какой-то… ой, смотрите, у него зубы!
— Выпадут!
Птицы настороженно рассматривали прекрасного лебедя. Тот смотрел на них в ответ — воинственно нахохлившись и бормоча что-то неодобрительное себе под нос.
— А по-моему, он просто урод! — заключил петух, начисто лишенный чувства такта. Лебедь показал петуху неприличный жест.
— Сам ты урод! — обиделась мама-утка. — Он вырастет и станет самым прекрасным и знаменитым! Может, даже голливудской звездой.
— Ха! — открыто усомнился петух.
— А как ты его назвать-то думаешь? — спросила курица.
— Дональд, — ответила утка и ласково погладила сына по взъерошенной голове.
* * *
Опухшее, красное со сна утреннее солнце неторопливо ползло по небу и беседовало с ветром.
— Так ты говоришь, они меня любят? — спросило солнце.
— Ага.
— А за что? Я же некрасивое…
— А они считают, что красивое.
— Да ну… — солнце смутилось и искоса глянуло в океан. — Смотри, у меня и протуберанцы в разные стороны торчат, и пятна на лице выскочили.
— А они этого не видят.
— Почему не видят?
— Потому что они тебя любят.
— Ну вот, опять ты о том же! Да за что меня любить?
— Они говорят, за то, что ты несешь свет и тепло.
— Ерунда какая, — удивилось солнце. — Конечно, я несу свет и тепло. Что же за термоядерная реакция, да без выброса энергии? Но это ведь просто нормальный процесс жизнедеятельности! Вроде бурчания в животе.
— А они считают, что ты доброе.
— Доброе? А что такое доброта?
— Не знаю, — честно признался ветер. — Но они, видимо, знают, раз говорят.
* * *
Я большой, зеленый, пупырчатый, очень красивый. Меня все боятся. Кроме Сандры. Сандра — это принцесса, только она обычная, не заколдованная.
Сначала-то она, конечно, испугалась, когда увидела меня в первый раз. А потом привыкла. Мы теперь с ней часто играем, тайком от её родителей. И она по-прежнему часто роняет мячик в озеро, а мне приходится доставать. По-моему, она это делает специально, чтобы потом меня поцеловать. Но я, конечно, отказываюсь.
Нам и так весело, без всяких там поцелуев. Я сильный, я её катаю на плечах. А бегаю даже быстрее лошади! Сандре нравится. Я вообще много чего могу — и нырять в самые глубокие омуты, и по деревьям лазить, и норы рыть. Еще могу сказать скале, чтобы она раздвинулась, и скала меня слушается. Сандру вот не слушается, хотя она и принцесса. А меня — да, потому что я не простой принц, а заколдованный!
Сандра сама догадалась, что я принц. Она вообще умная. Я-то сначала не хотел признаваться, но она мне сказала, что узнавала у мамы, таких чудищ в природе не бывает. Они только из людей получаются, если заколдовать. Тогда я ей сказал, что я правда человек, но бедный и больной, а мой папа был не король, а сапожник. Тогда она опять спросила свою маму, бывают ли заколдованные дети сапожников, и ее мама сказала, что нет. Только принцы. Тогда Сандра мне сказала, что хочет снять заклятие, но я ей не дал. Мне нравится быть чудовищем. Я большой и сильный, и много чего могу. А принц бы из меня получился не очень — ну что это за принц без королевства? А чтобы вернуть себе королевство, мне пришлось бы убить родителей Сандры. А её бы это наверняка огорчило.
И еще неизвестно, справлюсь ли я с Сандриной мамой, если даже мой папа не справился. Он не был волшебником, а она была. Поэтому я и стал таким, какой я есть.
Не хочу ничего менять. Когда я был принцем, я часто болел, и у меня были сопли. А сейчас — никогда. И еще мне приходилось каждый день учить латынь и греческий, а я их терпеть не могу! А кроме того… Не хочу пугать Сандру. Она ко мне уже привыкла, и понимает, что я на самом деле очень красивое чудовище.
А человек, которому снесли пол-лица ударом алебарды — это же, наверное, не очень красиво?
* * *
— Вот вы тут сидите, едите хлеб мой, пьете вино моё… А ведь один из вас меня предаст!
Воцарилось неловкое молчание.
