— Лёва, Лёва! Не надо!
— Не-на-ви-жу! — с пьяной уверенностью повторил Лев. — Кругом, куда ни глянешь — одни шавки! А тебя как зовут?
— Моська.
— Вот видишь, и ты моська. Я же говорю, одни собаки кругом. Сиречь гиены. Гепард — и тот собака собакой, хотя тоже под кошку косит… родственничек. Шакал — собака, Волк — собака, и ты вон… Ты вообще кто такой?
— Я? Мой дедушка был волкодав.
— Брось дедушку, ты сам кто? Гиена, а?
— Я не гиена! А мой дедушка, он знаешь какой волкодав был! Его все волки…
— Чихал я на твоего дедушку!
— Да мой дедушка…
— … пошёл на шапку, — безжалостно закончил Лев.
У Собачки задрожал нос.
— Зря ты это, Лёва. Зря. Время было такое.
— Знаю, Моська, знаю, — печально вздохнул Лев и обнял Собачку так, что у нее глаза вылезли из орбит. — Мою бабушку тоже отдали на поругание таксидермистам, а я что? Я ничего. А что я?
— Выпьем за бабушку? — предложила Собачка.
— За мою бабушку и за твоего дедушку, — провозгласил Лев. — И за межвидовую дружбу!
Некоторое время они молча лакали.
— Вот ты, Моська, небось, дай тебе волю, тоже бы кошек гонял, а? — прищурился Лев. — Нет, ты признайся!
— Да кто ж мне ее даст, эту волю… — сказала Собачка и тоскливо покосилась на замок решетки.
Лев оскалился и сплюнул.
— Съесть бы тебя, собаку такую. Но нельзя. А то ведь и поговорить по душам не с кем будет.
Лев скрестил лапы, положил на них тяжелую голову. Его усы уныло обвисли.
— В одной ведь клетке живем. Приходится мириться.
* * *
Город горел.
К небу взлетали снопы искр, рушились крыши, корчились от жара древние фрески.
Жители бродили по улицам, обмахивались веерами и говорили: «Ах, какая жаркая в этом году осень!»
На центральной площади радостно пожимали друг другу руки трое горожан:
— Как удачно, что я застраховал свой дом! Это просто подарок небес, что он сгорел!
— А я вложил свои деньги в строительный лес, он должен скоро прибыть. На него теперь будет большой спрос.
— Поздравляю Вас. Я тоже выгодно разместил капитал, накупил овса и пшеницы. Мне за них уже предлагали тройную цену, а что будет завтра?
— О да, бизнес теперь расцветет.
На редких паникеров, бегущих с мешками к лодочной пристани, горожане смотрели с презрением: «Нет, это не патриоты!»
— Предатели! — плевали они вслед отплывающим лодкам. — Как вы можете хладнокровно бросать родину в это трудное время?
— Так ведь пожар же! — кричали в ответ с лодок. — Оглянитесь, город горит!
— А что пожар? — пожимали плечами горожане. — Под колесницами на дорогах ежегодно гибнет гораздо больше людей, чем от какого-то пожара. Подумаешь…
Пылали храмы, и жители восторженно обменивались впечатлениями:
— Смотрите, смотрите, какой высокий огонь! Такой никогда еще не зажигали на жертвеннике.
— Вот именно так надо служить богам! Чтобы искры долетали до самого неба!
— А говорят, в храме сгорели две сотни прихожан.
— Какое самопожертвование! Боги давно не получали столько человеческих жертв. Они будут довольны.
— Боги уже явили свою милость, у моего соседа сгорела усадьба. Я так рад!
— Но у тебя же тоже сгорела усадьба?
— Ну, это уже издержки…
— А обратите внимание, как красив наш город при таком освещении!
— Да, наш город прекрасен. Как скучны были эти серые стены, а взгляните на них сейчас, когда они обьяты пламенем? Какая экспрессия, какая мощь!
— Дух захватывает! Вам тоже трудно дышать?
— Вот так бы и умерли, ни разу не увидев горящего Рима.
— Да, как же все-таки очень умно придумал наш император!
А император стоял на холме, смотрел вниз на горящий город и вздыхал. Ему было нестерпимо скучно.
* * *
В вагоне было душно и тесно, пахло кислой капустой, давно немытыми гоблинами и детскими пеленками. Скаллош потряс головой и решительно протолкался к тамбуру. Там было почти пусто, только вырисовывался на фоне окна высокий силуэт проводника.
— Уже скоро, — не поворачивая головы, ответил проводник на невысказанный вопрос.
— Да я просто так, подышать вышел, — смущенно пробормотал Скаллош.
— А-а…
Эльф глубоко затянулся папиросой и выпустил дым из ноздрей. Скаллош прислонился спиной к стене тамбура и сквозь мутное стекло дверей стал смотреть внутрь вагона. Там сидели, стояли, спали вповалку гоблины — наверное, целая сотня, не меньше. Бурые и зеленые, клыкастые и плоскомордые, лохматые и лысые, старые и совсем молодые. Из разных кланов и разных областей, большинство никогда не встречались друг с другом и не перекидывались словом, а если и перекидывались, то слова были, как правило, бранные. А сейчас все сгрудились в этом вагоне, всех собрала вместе общая беда.
— Если бы мне еще год назад кто-нибудь сказал, что эльфы будут спасать гоблинов… — Скаллош недоуменно покачал головой. — Почему вы это делаете?
Проводник вытащил папиросу из рта, прищурился на тлеющий кончик и щелчком сбил столбик пепла.
— А ты бы предпочел, чтобы вас перебили люди?
— Нет, конечно!
— А к этому всё шло, — эльф снова затянулся и уставился в окно. — Древние чащобы вырубаются под корень, всюду холодное железо, а вас, недомерков, просто уничтожают. Пиф-паф, ой-ой-ой. И нет гоблина.
Скаллош передернул плечами. Он до сих пор слышал как наяву лай гончих и крики охотников на болоте. Счастье, что удалось убежать. Счастье, что встретился спасательный эльфийский отряд. Счастье, что эльфы вообще забыли старую вражду и вышли из холмов на помощь избиваемым гоблинам.
— Вас ведь тоже когда-то преследовали, да? — осторожно спросил Скаллош.
— Угу. — Эльф кивнул и выкинул в окно окурок. — Люди с собаками. И гоблины с отравленными стрелами. Вы тогда были заодно.
— Мне очень жаль…
— Ерунда, — скривился эльф. — Меня тогда еще на свете не было.
— Вы поэтому решили забыть про старые обиды? Потому что сами знаете, каково это?..
— Мы ничего не забыли! — глаза проводника сверкнули в полумраке тамбура зелеными искрами. — Просто тогда был наш черед бежать в холмы. А теперь — ваш.
— Спасибо, — промямлил Скаллош.
— Не за что, — усмехнулся проводник.
— А там… ну, в ваших холмах — как там?
