Мы идем дальше. Сварливые пожилые женщины с покупками в пластиковых пакетах проходят мимо и вполголоса проклинают бездельников-туристов. В стороне от городского центра действительно появляется ощущение, будто ты без спросу вторгся на их территорию, — успокаивает лишь то, что я шагаю рядом с местным жителем, а значит, имею право здесь находиться.
Подъем становится все круче, так что впору задуматься об альпинистском снаряжении и кислородной маске. Это невыносимо. Я останавливаюсь и смотрю наверх — там, на вершине холма, супермаркет. Или это мираж?
— Хочешь воды? — невзначай переходя на «ты», спрашивает Люка.
— Да.
Я чувствую, как по ногам под брюками стекает пот. Очень странное ощущение.
Люка добегает до supercato[61]и возвращается с бутылкой «Сан Бенедетто».
— Ты предпочитаешь fìzzante. да? Газированную?
Я киваю.
— Твой дед тоже предпочитал fìzzante, — замечает он.
— Странный вопрос, наверное, — говорю я, перемежая слова глотками тепловатой газированной минералки. — Но что он был за человек?
— Я понесу. — Люка забирает бутылку и жестом приглашает меня идти дальше. — Во-первых, твой дед был тихим человеком. Но все видел. И все чувствовал.
— Что ты имеешь в виду? — Меня заинтриговали его слова.
— Он наблюдал за людьми и поэтому понимал их. Он знал, что лежит у них на сердце. Он разглядел, что внутри я не так уж и плох.
— Ты был плохим снаружи?
Люка криво улыбается.
— Немного. — Он приподнимает рукав и показывает мне татуировку — пантера крадется по его плечу.
— Многие люди носят татуировки. — Я пожимаю плечами. — В доброй половине случаев — это всего лишь мода.
Люка останавливается и изучающее на меня смотрит. Потом ловко снимает рубашку — его торс испещрен картинками: кинжалы, единороги и сердца переплетены с языками пламени и причудливо закрученными океанскими волнами. Как будто на его кожу нанесена карта удивительных, фантастических приключений.
Я делаю знак рукой, и Люка поворачивается. Красота! Между лопаток у него примостился прекрасный дракон. Мне всегда нравились драконы — вероятно, это зов валлийской крови! Я рисовала их на чем попало. Всего пару лет назад я перестала носить майку с драконом, которую мне подарили в четырнадцать лет.
Я протягиваю руку и провожу пальцем вдоль хвоста мифического зверя, который разлегся на гладкой смуглой спине Люка. Я пытаюсь остановить это движение, чтобы не соскользнуть к самому основанию его позвоночника, но это все равно что пытаться остановить тобоган, летящий вниз по ледяному желобу.
— Твой дед увидел меня, когда я выходил из воды у Марина Пиккола.[62]и сказал: «Я вижу, тебе нравится украшать свое тело». Я ответил, что сам делал эскизы к этим татуировкам, а он сказал, что у него есть для меня работа!
— Ты его до этого знал?
— Конечно. Все знали Винченцо Дезидерио.
— Из-за истории с моей бабушкой? Потому что он разбил ей сердце, и она покинула остров, забрав его единственную дочь? — И откуда только я набралась такой дерзости?
Люка невозмутим.
— Это маленький остров. Здесь все про всё знают. — Он надевает рубашку. — Конечно, некоторые его осуждали. Но он никогда никого не судил.
— И себя тоже?
— Считаешь, он должен был себя осуждать?
— Еще скажи, что в Италии у женатых людей принято заводить на стороне романы! — Я чрезмерно распалена.
— Нет, — серьезно говорит Люка. — Не скажу. Он всю жизнь переживал потерю дочери. И то, что так и не увидел тебя.
— Сам виноват. — Я отзываюсь ему сочувствовать.
— Он не знал, что все так закончится. Я его не оправдываю, но и не обвиняю. — Люка замолкает и смотрит на меня. — Ты так рассердилась…
— Рассердилась?! — вспыхиваю я. — Я злюсь, что моя мать унаследовала его ветреность! Она изменила отцу, и он ушел от нас, когда мне было девять. И я никогда его больше не видела!
Люка дает мне перекипеть. Мудрый человек.
— Ты винишь в этом деда?
— Не только его. И маму тоже.
— М-м…
— М-м! — передразниваю я его. Люка улыбается.
— А ты всегда влюблялась в того, в кого нужно? Я не знаю, что ответить, поэтому молчу.
— Если да, то тебе повезло, — заключает Люка.
— Любовь не играет в моей жизни большой роли, — запальчиво говорю я.
Люка не верит своим ушам.
— Любовь — это все! Любить — значит дышать…
— Не для меня.
— Почему?
— Просто… — Я лихорадочно ищу объяснение. — Не каждый в Британии находит любовь.
Люка начинает что-то говорить, но тут легкое тарахтение, появившееся некоторое время назад, перерастает в оглушительный грохот, сотрясающий землю. Мы поднимаем головы — над нами парит вертолет.
— Что там такое? — Я стараюсь разглядеть большой куб, перевязанный веревками, который на тросе раскачивается под вертолетом.
— Стиральная машина, — объясняет Люка как нечто само собой разумеющееся.
— Что? — не верю я.
— Это лучший способ доставить что-нибудь с материка на здешние виллы.
— Люка! — раздается из сбегающей вниз улочки.
— Ciao, Ricardo! — Люка пытается перекричать грохот вертолета.
— Ci potrebbe aiutare, per favore[63]? — просит его рикардо.
Люка поворачивается ко мне.
— Я знаю, ему нужна твоя помощь, — улыбаюсь я.
— Это займет минут двадцать.
— Ничего, я пойду вперед. — Я указываю на виднеющуюся впереди Арко Натурале. — Кстати, мне нужно позвонить.
Если я как можно скорее не выпущу на волю слова «Люка прекрасен, как бог любви?», я, в конце концов, просто скажу это ему в лицо.
— Хорошо, grazie, я догоню. Там зеленая скамья с видом на Арко…
— Я подожду на этой скамье.
— Ким! — окликает он меня.
— Да?
— Ты живая. Ты заслуживаешь любви.
Я смотрю, как он бежит вниз по улочке, и у меня сжимается сердце. Я набираю полную грудь воздуха и громко выдыхаю. Каково это — вырасти в культуре, где страсть ожидают, принимают и одобряют? Где чувства принято выпускать на волю, а не сажать на цепь. Может, итальянцы считают душевное страдание неотъемлемой частью жизни, а не чем-то, чего следует любыми способами избегать. Я провела здесь меньше суток, а сердце уже подталкивает меня рискнуть. Более того, я вовсе не уверена, что у меня есть возможность для отказа. Мне кажется, я сказала «да» в тот миг, как увидела Люка.
