Однако Клаус не давал сбить себя с толку из-за такой нелепой малости. Он стал расспрашивать этого Сонама о, скажем так, технических приемах, добиваясь от него точных сведений о маршруте, о графике его прохождения, о тяжелых местах. Он хотел знать, как себя вести, чтобы бороться с холодом, как можно выдержать такую высоту и тому подобное. Сонам отвечал на все вопросы, будто неиссякаемый кладезь подробностей, но использовать его объяснения было невозможно. Его поэтичный цветистый язык, кажется, почти нереально было соотнести с конкретными местами. Так, среди прочих примет он упоминал о долине, похожей на желудок повешенной овцы, и о горе, подобной шее свиньи с густой щетиной, – остальные были еще более непонятны. Что до техники восхождения, она вроде бы сводилась всего к двум элементам: молитве и магии. Например, о холоде Сонам сообщил, что сам он всегда сильно мерз, но научился практиковать туммо, тантрическую йогу, благодаря которой он увеличивал тепло своего тела…
Однажды, когда мы уходили из Сабху на рассвете, я видел одного индийского святого – довольно пузатенького и совершенно голого, не считая грязной набедренной повязки, – в то время как температура едва ли поднялась выше нуля; сознаюсь, меня тогда весьма поразила эта картина: похоже, этот святой человек достиг того, что меньше всего на свете страдал от холода. Таким образом, я не могу совершенно исключать значение туммо. Но, допустив его использование при восхождении на Сертог, нам остается еще только один шаг, чтобы поверить в иллюзию, – шаг, который я все-таки отказываюсь сделать.
Вскоре Клаус понял, как он заблуждался, стараясь вызнать у Сонама какие-нибудь точные детали: ясно, что его «восхождение» совершалось в иной реальности, отличной от той, в какой жили мы. И, вероятно, поднимался он на иную вершину – если предположить, что он удовольствовался мысленным вознесением. Тогда Клаус спросил Сонама: представим себе, что наш подъем на Сертог удастся, не будет ли святотатством, если мы взойдем на гору, не проведя трех лет, трех месяцев и трех дней у ее подножия или на вершине, распевая мантры (такова обычная длительность пребывания в пещере Йак, и Сонам советовал нам придерживаться ее, чтобы все шансы на удачу были на нашей стороне).
Старый беззубый монах рассмеялся, уже не пытаясь сдерживать веселье. Остальные последовали его примеру, как только Поль передал нам его ответ.
– Если вы взойдете на вершину Сертог, – сказал он, прищурив глаза и убежденно пожевав губами, – значит, вы такие же великие святые, как сам Миларепа, и мы станем простираться ниц у ваших ног.
Но юмор Клаусу недоступен. Он настаивал на своем:
– Но ты, ты же туда поднимался? Значит, ты – святой?
– Я? О нет! Если бы я был святым, я бы там и остался! Но, поднявшись туда, я заслужил только то, чего был достоин, то, в чем я тогда нуждался! И потом… потом… Я ведь не поднимался на Золотую Крышу. Мы останавливаемся, когда видим затерянную долину. Те, кто идет выше, уже не спускаются.
– Ах вот как?
– Да, да! Они уходят на другую сторону – к Шамбале. Золотая Крыша – Врата Шамбалы. Стоит только сесть и заскользить вниз – сесть задницей на снег, – и ты окажешься прямо там!
Он снова расхохотался. Так же, как Поль Джиотти, который перевел нам, используя свой обычно весьма отточенный английский язык: задницей на снег – your ass on the snow. Клаус же никогда не улыбался.
– Но, допустим, мы доберемся туда, не нарушим ли мы покой обители ваших богов, не вызовем ли мы их гнева?
– И, – добавил он, немного погодя, – не придется ли нам тоже остаться там, наверху, или мы должны будем спуститься с другой стороны…
И, поколебавшись, закончил все так же серьезно:
– …сев задницей на снег?
Я про себя подумал: напрасно он задает такие вопросы, потому что сами монахи никогда об этом не размышляли. Но Клаус нерушимо верил в силу человеческого разума и никогда не отказывал себе в удовольствии, а может быть, уступал своей тревоге, всегда стараясь подвергнуть его испытанию.
Старый монах перестал улыбаться.
– Вы ничего не должны! Никто не заставит вас делать что-либо против вашей воли! В любом случае богов вы не увидите! Как вы можете нарушить покой богов? Что за странная мысль! Даже если вы достигнете вершины Сертог, вы ее не достигнете!
Поль Джиотти немного задумался, колеблясь, как перевести нам эту озадачивающую фразу.
Но Клаус настойчиво продолжал:
– Но почему? Как же так?
Монах, кажется, уже находил этот разговор утомительным и бессмысленным. Он велел послушнику подвести себя и усадить напротив Клауса. Затем поднял голову и взглянул прямо ему в лицо незрячими глазами.
– В сущности, Сертог – это просто кучка камней. Кто может ею интересоваться?
Услышав это, Клаус внезапно решил, что отвечать на его слова бесполезно. Пора было уходить. Настоятель снова угостил нас чаем с маслом и вручил каждому ката из белого шелка. Мы поблагодарили его так, как у них принято: кланяясь и сложив руки у груди.
Мы снова свернули нашу праздничную одежду и отправились спать, храня свои мысли про себя. Мои, если, конечно, я хорошо помню, о чем тогда думал, и смогу передать их, не слишком искажая смысл тогдашних размышлений, были следующими: разумеется, Сертог, на самом деле – не просто кучка камней. Вопрос, который задал нам монах, если я правильно его понял, был в том, каких же богов мы несем с собой, что согласны потерять год нашей жизни, а может быть, и саму жизнь на этой горе? У меня – до сих пор – нет на него ответа. И только сейчас, когда я пишу свой дневник, передо мной, похоже, забрезжил ответ – я медленно приближаюсь к нему, точно к далекой вершине, пока еще скрытой от меня бесчисленными ложными гребнями; и сколько ложных вершин надо преодолеть, терпеливо взбираясь наверх или стараясь их обогнуть, чтобы добраться до истинной или иллюзорной Золотой Крыши и понять, что правда и иллюзия смешиваются, теряясь в тумане прожитого и что это – одно и то же. Нирвана во всем подобна бытию – так две тысячи лет назад утверждали индийские философы.
Мы выступили на рассвете. Настоятель монастыря счел своим долгом дать нам свое последнее благословение и пожелать нам удачи. Он рассказал достаточно сложное предание о gter-ma,[73]сокровищах, спрятанных Падмасамбхавой по дороге на Сертог. Как можно узнать, что это – gter-ma? – спросил Герман. Ответ был прост: никак. Все что угодно может быть gter-ma, за исключением трупа издохшей собаки. Как бы то ни было, если нам когда-нибудь посчастливиться найти хотя бы один «терма», гора нас обязательно примет, – любезно пояснил нам монах.
