— Можете говорить, если хотите.
Она отхлебнула пива.
— Вы просто не собираетесь обращать внимание.
— Умеренное внимание. — Я махнул официанту: — Два коньяка, пожалуйста.
— Не возражаете, если я кое-что у вас спрошу? — сказала она.
— Зависит от того — что.
Но ей не удалось продолжить, потому что в этот момент пожилая пара прошла по дороге и поднялась по ступеням. Они были дорого одеты и прекрасно проводили время. Может быть, у них была годовщина. Они приветствовали нас с английским акцентом и прошли в бар, мужчина, седоволосый, очень осторожно придерживал жену за спину. Они устроились в кабинке.
Появился коньяк. Мы пили его в молчании, глядя на дорогу, за которой был океан.
— Хорошо, — сказала она.
— Да.
— Приятно выпить с кем-то в чужой стране.
— Это так.
— Теперь я могу вернуться в отель с сознанием, что сделала что-то стоящее в свой первый вечер в этом городе. — Она пыхнула сигаретой, задумчиво выдохнула дым. — Как вас зовут?
Секунду я колебался, но проблема того не стоила. Я сказал:
— Роман.
Она сказала:
— Вы хороший человек, Роман. Должно быть, Бог послал мне вас.
— Спасибо.
— Вы — моя добрая фея, — сказала она.
— Что?
Седовласый англичанин поднялся из своей кабинки, его жена улыбалась, он прошел к бару. Что-то было в его движениях — изящество давно женатого пожилого человека, — что заставило меня смотреть ему вслед. Долговязый официант поменял американские доллары, музыка остановилась, мужчина вернулся в свою кабинку, его жена смотрела на него с ожиданием; потом со скрипом старой виниловой пластинки Эдит Пиаф запела «La Vie en Rose»;[14]седовласый мужчина поднял жену, она положила руку ему на плечо, посмотрела на него с изумлением, нежностью и любовью, вы должны много-много лет любить кого-то, чтобы смотреть на него так, и они немного потанцевали, недалеко от своей кабинки, не напоказ, хотя все смотрели на них. Двое, немного сгорбленные возрастом, с морщинистыми руками. Я пытался представить себе М. и меня через тридцать, сорок лет дороги, но то, что я видел, казалось необъяснимым, — была полоса шоссе где-то за городом, прямо рядом с мостом, снег вился поземкой по асфальту под порывами ветра.
— Вы хотите потанцевать? — сказала она.
Я сказал:
— Нет, сейчас нет, спасибо.
— Давайте, — сказала она, — тряхнем стариной.
Я наклонился и поцеловал ее в щеку.
— Вы мне нравитесь, — сказал я, — но мне пора идти.
Я шагнул из патио на дорогу, пересек ее, не оглядываясь, и стал спускаться по белой песчаной дорожке, пока она не исчезла в лесу. Она шла дальше, через деревья, в сырую растительность, уходя зигзагами то в одну, то в другую сторону, запах океана становился сильнее, луна висела над головой абсолютно круглая, абсолютно нейтральная. Я вышел на прогалину, на пляж с темным песком. Туристы никогда сюда не заходили; морские раковины резали им ноги. Рядом со старым бревном, под кипой мертвых ветвей, я обнаружил каноэ Потца. Иногда, поздно ночью, вооруженные только мотком веревки и гигантским серебряным крюком с приманкой, мы отправлялись рыбачить, охотиться на барракуду.
Я стащил каноэ по песку к воде, сбросил туфли и взобрался на борт. Я уже взялся за весла, когда услышал что-то позади. Я думал, что это женщина из бара последовала за мной. Думал: не будь грубым. Но это был Раймонд. Коп в раю. В ярком свете луны я различил его ужасную рубашку, легкий отблеск на его волосах.
Я сказал:
— Господи Исусе, что вы здесь делаете?
Он зашел по грудь в теплую воду и положил обе руки на борт. Я думал, он собирается вытащить меня на берег.
— У меня отпуск, — сказал он. — У всех есть отпуск, почему у меня нет? — Он продолжал держать руки на борту.
Я сказал:
— Я видел вас раньше.
Он посмотрел на воду: лунный свет шел рябью до самого горизонта.
— Что там с другой стороны?
— Что вы хотите сказать? — спросил я.
— Говорю, что вы сели в лодку и направляетесь прямо туда. Куда вы приплывете?
— В Китай, — сказал я.
— Я Китай? Вы что, издеваетесь надо мной?
Я сказал:
— Раймонд, у вас есть жена или кто-нибудь еще?
— Не тогда, когда я в отпуске, — сказал он. — Вы отправляетесь на рыбалку?
— Нет, я просто собираюсь немножко погрести.
— Мирная маленькая прогулка на веслах, — сказал он. — Звучит неплохо. Не желаете прогуляться в компании?
Я сказал:
— Нет, не сегодня вечером, Раймонд. Может быть, мы можем выпить вместе завтра вечерком. Вы еще будете здесь?
— Дождь или жара. Не могу уехать, даже если бы и захотел.
— Тогда увидимся завтра вечером.
Он отпустил лодку.
— Не дайте себя кому-нибудь съесть.
Я отгреб на пятьдесят, сто ярдов, луна плясала на воде, я оглянулся. Раймонд уже стоял на берегу, со скрещенными руками, глядя на меня. Я видел красный огонек сигареты; это, может быть, даже была сигара.
Я греб минут двадцать, и потом, когда уже скрылся из вида, когда я уже больше не мог разглядеть Раймонда, когда береговая линия превратилась в кучку сияющих огоньков, я вытащил бутылочку из кармана. Я думал: течение отнесет меня отсюда. И тут я вспомнил про водку. Я оставил ее в номере. Мгновение я сидел неподвижно. Только не это, только не это. Я насыпал горсть пилюль в ладонь, а потом в рот, несколько ускользнули, словно жуки, но я проглотил большую часть. Зачерпнул пригоршню морской воды и вылил ее себе в рот. Это было не очень приятно, но терпимо. Потом я проглотил еще пригоршню пилюль, еще горсть воды и забросил в глотку остальные. Мне пришлось сидеть очень ровно, чтобы убедиться, что меня не стошнит.
Потом я огляделся. Казалось, само небо распахнулось для меня. Было слышно, как море плещет о борт каноэ. Я почувствовал, что меня клонит в сон, я слышал плеск рыбы, несколько раз от патио отеля доносило обрывки музыки, прямо по воде. Пожилая пара танцевала в патио, официант уже закрывал заведение, убирая бутылки из бара.
Quand il me prend dans ses bras
Il me parle tout bas,
Je vois la vie en rose…[15]
Я лег на дно лодки, звезды все мерцали, мерцали и мерцали. Я сделал глубокий вдох. Я чувствовал, как все в моем теле замедляется; как хорошо было здесь, на воде, как обнадеживающе. Я закрыл глаза, и через некоторое время мои мысли, словно люди, которые неподвижно лежат на полу, неожиданно поднялись и двинулись собственным путем. Я видел маму в красном шарфе, и моего дантиста, и бедного Джонни Беста, жившего через улицу. Они наклонились над каноэ, глядя на меня. Кто-то прошептал: «Сжимайте его, ребята, сжимайте». Я видел моего босса и полицейского, которого не узнал. Там была женщина из банка с волосами, заправленными за уши.
