Раненых в моем десятке оказалось двое. Ливию камень из пращи попал прямо в лицо, выбив половину зубов и порвав щеку. Глянув на него, я понял, что больше красавчиком он не будет. Вторым был Крыса с пустяковой царапиной. Ему я сказал сразу:
— Я твой декан. Завтра чтобы был в своей палатке.
— Чего-о?
— Бык назначил меня командиром десятка. И я хочу, чтобы завтра ты встал в строй. Понятно? Если не встанешь… Шкуру спущу, — закончил я, позаимствовав аргумент у старшего центуриона.
Смотреть на вытянувшееся лицо Крысы было приятно. Я не забыл того разговора в карауле. Может быть, с моей стороны это было мелко, но я очень хотел устроить этому парню веселую жизнь. Тем более что я видел, как он сбежал с поля боя, прикинувшись раненым. В палатке мне пришлось тяжелее. Ребята не слишком обрадовались моему назначению. Главным образом потому, что все уже привыкли к отсутствию командира. Получилось, что жили-жили себе спокойно, и на тебе. И Быка-то одного было много…
В общем, когда я приказал приготовить оружие и снаряжение к осмотру, в палатке повисла тягостная тишина. Никто даже не пошевелился. Еще бы! Кому охота выполнять приказы тринадцатилетнего мальчишки. Да еще после такого денька… Я сам понимал, что лучше бы дать им сейчас отдохнуть. Но что я скажу Быку? Что ребята слишком устали, чтобы подчиняться? Надо было как-то выкручиваться… Только как?
Я подумал, что поднять знамя в бою и повести за собой манипул было куда проще, чем в мирной обстановке заставить семерых человек выполнить пустяковый приказ.
Надо было что-то сказать им… Но в голову ничего толкового не приходило. Я просто стоял и смотрел на них, а они — на меня. Ждали, что я буду делать.
И тут мне стало чуть не до слез обидно. Я не рвался в командиры. Я не выслуживался перед Быком. Я просто делал то, что считал правильным и когда мы штурмовали тот холм, и сегодня… Громкие слова, но я выполнял свою работу, свой долг. А они смотрят на меня так, словно я за деньги купил свое звание.
— Завтра, — устало сказал я, — мы снова можем их встретить.
И все, больше ни слова. Сел на свою постель, достал точильный камень и принялся править клинок. Плевать мне было на них. Вот на самом деле. Как-то вдруг, в один момент… Пусть делают, что хотят, подумал я, перед Быком как-нибудь отвечу.
Некоторое время они сидели, глядя, как я вожусь со своим снаряжением. Потом Тит молча разложил свою кольчугу и начал проверять кольца. За ним Крошка, который был рядом со мной, когда я подхватил значок, тяжело вздохнув и нахмурив брови, взялся за свое оружие. Постепенно и остальные занялись делом. Все, кроме Луция. Он широко зевнул и развалился на своей постели, всем своим видом давая мне понять, что он сам себе командир. Но тут молчун Сцевола, бывший подмастерье кузнеца, самый старший из нашей палатки и обычно самый спокойный, двинул Луция в бок:
— Слушай, я не хочу рисковать из-за тебя. Если завтра будет бой, я должен быть уверен, что у тех, кто стоит рядом со мной, острые мечи и целые доспехи. Так что принимайся за дело. Бык назначил деканом его, — он кивнул в мою сторону, — значит, так тому и быть.
— Я не собираюсь выполнять указания этого выскочки, — ответил Луций.
Было видно, что ему неприятно, что Сцевола вдруг встал на мою сторону.
— Это указание дал не он.
— А кто же?
— Война, приятель, война. Мы тут все связаны. От остроты твоего меча не только твоя жизнь зависит. Но и того, кто прикрывает тебя щитом… Давай, займись делом иначе в следующей стычке будешь сам выкручиваться.
Когда я явился в палатку Быка на доклад, он удивленно посмотрел на меня:
— Что, даже не отделали тебя?
Бык полулежал на своей постели. Его раб обрабатывал ему резаную рану на плече. Бык же спокойно жевал оливы, будто ему не рану промывали, а массаж делали.
— Никак нет, старший центурион.
— Странно, я думал, поколотят… Ну, давай докладывай.
— Двое раненых. Один завтра будет в строю. Остальные здоровы. Оружие, снаряжение в порядке, люди отдыхают.
— Поели?
— Так точно.
— Ладно, — Бык взял очередную оливу, а раб принялся зашивать рану. — Можешь отдыхать. Ты понял, что должен делать декан?
— Так точно.
— Добро. Теперь все доклады будешь делать младшему центуриону, как положено. И смотри мне, декан, подчиненных не распускай. Моя первая рана — дело рук солдата из моего десятка, которому я не нравился как командир. Война предстоит тяжелая. По опыту знаю, что нет ничего хуже, чем бунтовщиков усмирять. Славы мало, добычи тоже. Вся служба — патрули, засады да стычки вроде сегодняшней. Солдаты быстро от такой войны дуреют. Так что гляди в оба.
На следующий день мы выступили. И уже без всяких приключений добрались до главного лагеря, расположенного близ Сисции, в котором нам предстояло влиться в один из трех легионов, расположенных в нем, и ждать весны.
Глава 10
Мы влились в XX легион под командованием легата Иллирии[40]Марка Валерия Мессалины. После столкновения с армией под командованием предводителя восставших племен Батона Далматика легион был сильно потрепан. Так что наши когорты пришлись кстати.
Символом легиона был кабан, поэтому сами солдаты называли себя секачами. Головы кабанов украшали наши значки, щиты, у многих в качестве талисманов висели на шее кабаньи клыки, а знаменосцы носили вместо обычных шкур волков, пантер и медведей шкуры кабанов. Позже я ни разу не видел такого повального поклонения символу легиона.
Ничего хорошего о той зиме сказать не могу. Зима выдалась очень суровой. Холод, ежедневная тяжелая работа, маневры, караульная служба… Разве что с кормежкой дело обстояло хорошо. Рим, зная, что только мы стоим на пути варваров к сердцу Италии, не жалел ничего, лишь бы солдатам жилось сносно.
Единственное знаменательное событие за ту зиму — присяга. Для нас она была первой. В январские календы все три легиона в боевом порядке были выстроены на лагерном плацу. Перед этим вдоль плаца выставили алтари и соорудили внушительный трибунал. На краю плаца стоял старый алтарь в честь Юпитера Всеблагого Величайшего. После принесения присяги его должны были закопать в землю и взамен установить новый.
Надо сказать, обставлено все было очень внушительно. Трибуны, центурионы, всадники надели парадную форму. Сигниферы были в своих масках. Остальные — в начищенных до блеска доспехах, на шлемах — плюмажи, у ветеранов поверх панцирей — награды, щиты расчехлены, как перед боем. День выдался ясный, и все это горело на солнце так, что было больно глазам.
Сначала к нам с речью обратился Тиберий, командующий армией. Потом мы хором поклялись в верности Цезарю перед значками с его изображением. Старый алтарь Юпитера торжественно зарыли, жрецы принесли в жертву быков и баранов, и наконец мы, получив деньги и награды, прошли торжественным маршем мимо трибунала, приветствуя командующего и легатов.
