Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
Зебедия Т. Кроукрастл трудился над головой птицы, разгрызая кости и клюв. Они молниями вспыхивали у него во рту, но Зебедия лишь ухмылялся и продолжал жевать.
Кости жарптицы, брошенные в очаг, сначала занялись оранжевым, а потом вспыхнули ослепительно белым пламенем. На двор кофейни Мустафы Строхайма опустился густой жар, все вокруг мерцало, как если бы сидящие за столом смотрели на мир сквозь воду или марево сна.
– Какая прелесть! – чавкала Вирджиния Бут. – В жизни не ела ничего вкуснее. Это вкус моей юности. Вкус вечности. – Она облизнула пальцы и взяла с тарелки последний кусок жаркого. – Сантаунская жарптица, – сказала она. – А она еще какнибудь называется?
– Феникс из Гелиополиса, – ответил Зебедия Т. Кроукрастл. – Птица, гибнущая в пламени и возрождающаяся из пепла, поколение за поколением. Птица Бенну, носившаяся над водами, когда еще не было света. Когда приходит время, она сгорает в огне из редких пород дерева, пряностей и ароматных трав и воскресает из пепла, раз за разом, к вечной жизни.
– Горячо! – воскликнул профессор Мандалай. – У меня внутри все горит! – Он хлебнул воды, но легче, видимо, не стало.
– Мои пальцы, – произнесла Вирджиния Бут. – Взгляните на мои пальцы. – Она протянула руку над столом. Пальцы светились изнутри, словно подсвеченные огнем.
Воздух стал таким горячим, что в нем можно было запечь яйцо.
Внезапно с шипением посыпались искры – это два желтых пера в волосах Огастеса ДваПера Маккоя стали стоймя, как струи фейерверков.
– Кроукрастл, – сказал охваченный пламенем Джеки Ньюхаус. – Признайся, как долго ты ешь Феникса?
– Больше десяти тысяч лет, – сказал Зебедия. – Тысячей больше, тысячей меньше. Это не трудно, если наловчиться; наловчиться – вот в чем загвоздка. Но этот Феникс – лучший из всех, что я готовил. Или правильнее сказать, что сегодня я удачнее всего приготовил этого Феникса?
– Годы! – воскликнула Вирджиния Бут. – Они из тебя выгорают!
– Все верно, – признал Зебедия. – Но прежде чем приступить к трапезе, надо привыкнуть к жару. Иначе запросто можно сгореть.
– Почему я этого не помнил? – спросил Огастес ДваПера Маккой сквозь окружавшие его языки пламени. – Почему я не помнил, как уезжал мой отец и его отец до того, как они все уезжали в Гелиополис есть Феникса? Почему я вспомнил об этом только сейчас?
– Потому что сейчас и твои годы тоже сгорают, – сказал профессор Мандалай. Он захлопнул книгу в кожаном переплете, потому что страница, на которой он писал, вспыхнула. Обрез книги обуглился, но все остальное не пострадало. – Когда годы сгорают, возвращается похороненная в них память. – Профессор выглядел намного плотнее, живее, и он улыбался. Раньше никому из членов Эпикурейского клуба не доводилось видеть улыбки профессора Мандалая.
– Мы сгорим без остатка? – спросила раскаленная Вирджиния. – Или выгорим обратно в детство, обратно в духов и ангелов, и начнем все сначала? Хотя это не важно. О, Красти, как это прекрасно!
– Наверное, – произнес Джеки Ньюхаус изза стены огня, – в соус стоило бы добавить чуть больше уксуса. Такое мясо, думаю, заслуживало чего-то покрепче. – И он исчез, словно растаял в пламени.
– Chacun б son goыt, – заметил Зебедия Т. Кроукрастл, что в переводе означает «на вкус и цвет…», облизнул палец и покачал головой. – Лучше не бывает, – сказал он с невероятным удовлетворением.
– Прощай, Красти, – прошептала Вирджиния. Она протянула руку сквозь пламя и на пару мгновений крепко сжала его смуглую ладонь.
В следующий миг на заднем дворе кофейни Мустафы Строхайма в Гелиополисе (который некогда был городом Солнца, а теперь превратился в пригород Каира) не осталось ничего, кроме белого пепла, разносимого мягким ветерком – пепла, похожего на снег или сахарную пудру; не осталось ничего и никого, кроме молодого парня с черными как смоль волосами и ровными белыми зубами, в фартуке с надписью ПОЦЕЛУЙ ПОВАРА.
Изпод толстого слоя пепла, засыпавшего кирпичный алтарь, показалась маленькая пурпурнозолотая птичка. Она пискнула и уставилась прямо на Солнце, как дитя смотрит на своего родителя. Расправив тонкие крылышки, она взмыла вверх, к Солнцу, и никто не следил за ее полетом, кроме юноши во дворе.
У ног парня, под пеплом, который недавно был деревянным столом, лежали два длинных золотых пера. Он поднял перья, стряхнул с них пепел и аккуратно уложил в карман куртки. Потом снял передник и ушел своей дорогой.
Холлиберри ДваПера Маккой – взрослая женщина, мать семейства. Ее некогда черные волосы теперь отливают серебром, а из узла на затылке торчат два золотых пера. Сразу бросается в глаза, что когдато эти перья выглядели очень эффектно, но с тех пор минуло много лет. Холлиберри является президентом Эпикурейского клуба – богатой и неспокойной компашки. Давнымдавно она унаследовала эту должность от отца. Я слышал, что эпикурейцы вновь начинают роптать: говорят, что уже перепробовали все на свете.
(Для ХМГ – запоздалый подарок на день рождения.)
Надгробие для ведьмы
Все знали, что на краю кладбища, за оградой была похоронена ведьма. Сколько Бод себя помнил, миссис Оуэнс всегда просила его держаться подальше от этого места.
– Почему? – спрашивал он.
– Это смертельно опасно для любого живого существа, – отвечала миссис Оуэнс. – Там проходит граница между нашим миром и потусторонним. Ты можешь накликать себе смерть.
Мистер Оуэнс был более уклончив и менее экспрессивен.
– Это нехорошее место, и все, – говорил он.
Кладбище заканчивалось у подножия холма, недалеко от старой яблони. Его окружала бурая от ржавчины изгородь, украшенная такими же ржавыми пиками. Прямо за изгородью простирался пустырь, заросший крапивой и ежевикой и заваленный мусором. Бод, который, в общем-то, был хорошим и послушным мальчиком, никогда не перелезал через забор, но часто приходил сюда и смотрел через решетку. Он понимал, от него что-то скрывают, и это его раздражало.
Бод поднялся на холм к заброшенной церкви посреди кладбища и стал ждать вечера. Как только закатное небо окрасилось в серо-багряные оттенки, наверху, у самого шпиля, послышался звук, похожий на шуршание бархата. Сайлас покинул место своего последнего пристанища и вниз головой соскользнул по стене колокольни.
– А что там, в дальнем конце кладбища, за могилой пекаря Харрисона Вествуда и его жен, Марион и Джоан?
– Почему ты спрашиваешь? – проговорил наставник, пальцами цвета слоновой кости отряхивая пыль с черного костюма.
Бод пожал плечами.
– Просто так.
– Там неосвященная земля, – сказал Сайлас. – Знаешь, что это такое?
– Нет, – ответил Бод.
Сайлас прошел по проходу, и ни один листик под его ногами не шелохнулся. Он сел на каменную скамью рядом с Бодом.
– Некоторые, – начал он шелковым голосом, – считают, что все земли освящены. Они были освященными еще до того, как мы на них пришли, и останутся таковыми и после нас. Но здесь, на твоей родине, благословляют церкви и кладбища, чтобы сделать их святыми. А рядом с каждым кладбищем обязательно оставляют неосвященный участок, чтобы хоронить там преступников, самоубийц и тех, в ком не было веры в Бога.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
