красно-белая бейсболка с эмблемой «Спартака» плохо вязалась с военной формой.
— Это реальная красноармейская вещь, на все сто, — тараторил он, гордо ущипнув рукав своей гимнастерки, когда трое парней, истекая потом, остановились в лесу передохнуть, бросив поклажу на землю. — Смотри, на рукаве дыра! Это от пули, она тут вошла, а там, с обратной стороны, вышла, — добавил Никита, разворачивая запястье.
Его просторная гимнастерка цвета хаки с малиновыми шевронами[14] на воротнике была подпоясана широким кожаным ремнем — «настоящим, с войны», подчеркнул Никита. Потом он стянул сапоги и продемонстрировал портянки.
— Я научился их наматывать по-настоящему, как солдат.
Дима был не таким словоохотливым, он больше посмеивался, затягиваясь взятой у Никиты сигаретой.
— А трусы у тебя тоже с войны? — хмыкнул Павел.
Оказавшись в непривычной ситуации, он пытался нащупать нужную линию поведения. Вот двое молодых «черных диггеров», его ровесников, они увлекаются этой «рухлядью». Но пристрастие к старым вещам — это ведь не просто блажь, которую эти парни разделяют с его дядей и со своим «командиром».
— У Юрия офицерская форма, а вы — рядовые, так?
Никита снова затянулся, держа сигарету большим и указательным пальцами, выпустил синеватый клуб дыма, потом заглотил его. Он считал, что это выглядит очень круто. Может, чтобы соответствовать образу, Никита еще и постоянно хмурился.
— Мы соблюдаем субординацию. У Юрия положение выше, чем у нас. Мы еще получаем «боевое крещение» — набираемся опыта, а потому уважаем его знания. Нормальный расклад, нас это не беспокоит.
— Но нарушение закона беспокоит вас еще меньше…
Павел тотчас пожалел о своих словах. Он взял было менторский тон и тут же почувствовал себя идиотом. В Никите и Диме его раздражало все, но больше всего — восхищение, которое он невольно перед ними испытывал.
Двое друзей рассмеялись.
— Мы занимаемся патриотической археологией. Все раскопки ведем только ради восстановления памяти нашей великой страны и достойного предания земле всех откопанных Гансов и Иванов.
— Гансов и Иванов? — переспросил Павел.
— Мы называем все безымянные останки этими двумя именами: Ганс, если военная форма оказалась немецкой, Иван — если советской. А здесь мы нашли нашу первую Марью. Или Катю?
Никита расправил плечи, прижал руку к груди и полушутя стал напевать «Катюшу». Он пел куплет за куплетом, и его лицо становилось все более серьезным и непроницаемым для шуточек Павла.
На закате трое парней совершили последнюю ходку от грузовичка к лагерю, притащив на плечах продовольствие, бутылки водки и пятилитровые канистры с питьевой водой. Уже посреди ночи диггеры наконец установили прожекторы и палатку, в которой Никите и Диме предстояло спать и охранять бесценное оборудование. Еще ребята позаботились, чтобы никто не заметил их по пути через поля и на въезде в лес. Они даже загнали грузовичок в густой ельник и закидали ветками, как прежде поступил и Василий. Племянник тогда не понял этих маневров. Теперь же Павел был покорен сноровкой Димы и Никиты, их знанием дела, позволившим им с ходу распознать самолет как истребитель.
— Это Як-9, — объявил Никита. — То есть крушение произошло не раньше конца 1942-го или начала 1943 года, когда эти самолеты поступили на фронт. Тогда-то женщины-пилоты 586-го истребительного полка получили эту модель. До этого они летали на Як-1. Заводы наконец стали выпускать машины, которые могли соперничать с немецкими истребителями, например Як-3, на которых летали французские пилоты эскадрильи «Нормандия — Неман» с марта 1943 года. Удивительно, что аппарат в довольно приличном состоянии. Все указывает на то, что летчица не была смертельно ранена в небе, раз ей удалось посадить машину. Иначе самолет взорвался бы. Очевидно, причина ее смерти другая…
Глава 37
Авиабаза под Сталинградом,
декабрь 1942 года
Этим хмурым утром Софье казалось, что она плывет в тяжелом облаке снежной пыли. Ее взгляд блуждал в раскаленном добела тумане, тянувшемся насколько хватало глаз.
Софью оглушил сильный взрыв, самолет пошел резкими толчками, рычаг вырвался из рук. Летчица стукнулась головой о надголовник. Удар был сильнейший, ей показалось, что она на полном ходу врезалась в грузовик. По лбу потекла горячая струйка крови, залила глаза, обжигая их. Софье пришлось сдернуть очки и яростно протереть лицо.
Огромным усилием она взяла себя в руки, оглядела небо, взглянула на приборную доску. Все показания пошли вразнос.
Софья повторила про себя: «Если ты контролируешь три параметра — скорость, высоту и курс, — ты в порядке. Если один упустила, ты в опасности».
Высота была слишком мала. Солнце било в лицо, и Софья не могла вспомнить, когда в прошлый раз проверяла все три параметра, — больше тридцати секунд назад, наверное. А то и минуту.
Что-то лязгнуло, Софья стиснула зубы. Окинула взором небо, затаив дыхание. Вспышка света ослепила ее на миг и умчалась вверх. Налетел шквал пуль, задевая обшивку. Вражеский самолет промелькнул очень близко, едва не зацепив ее машину. Немецкий ас уже пошел по широкой дуге на разворот, чтобы возобновить преследование. В эту секунду Софья могла бы уже кубарем лететь вниз со стометровой высоты… Ее прошиб холодный пот.
Оксана вела один из двух самолетов, прикрывавших Софью, и пыталась понять, что затеяла ее подруга, когда вокруг засвистели пули. В равномерный, почти умиротворяющий гул моторов, сопровождавший девушек с момента вылета, мощно вторглись посторонние хаотические шумы.
В хвост Софье опасно пристроился мессершмитт, но она была ослеплена солнцем, и ей никак не удавалось удержать противника в поле зрения.
Если ты упустишь один, ты в опасности. Если упустишь два…
— Меняй траекторию! Вот черт, ну меняй же траекторию! Давай! — вопила Оксана, будто подруга могла ее слышать.
Софья внезапно бросила самолет влево и, набирая высоту, плавно развернула его назад, а затем стремительно вошла в пике прямо за спиной противника. Снова засвистели пули, одна чиркнула по фонарю кабины, другая — по четкому рисунку номера 23 на фюзеляже. Софья со всех сил надавила рычаг, налегая на него всем телом. Несколько секунд свободного падения, затем крутой вираж — и ее самолет снова взмыл в небо. Но, казалось, теперь весь горизонт усеян мессерами, они были повсюду. Внизу слышались взрывы, пушечные раскаты и треск тяжелых пулеметов.
Сердце Оксаны рвалось на части: она видела, как идет охота на ее подругу, и ничем не могла помочь.
Софья описала круг, чтобы оценить местоположение и ситуацию. Издалека к ней опасно приближались три маленькие точки — трое врагов.
Если упустишь два… тебе крышка.
Оксана в ту секунду поняла, что ей надо сделать, и притом быстро. Все были в курсе, что самолет Софьи и ее голова оценены фашистами очень высоко.
Держась на отдалении, Оксана оценивала ситуацию. И увидела немецкие истребители, подлетавшие для усиления атаки. Надо было во что бы то ни стало избавиться от первого врага. Если одного противника они с Софьей боялись не слишком сильно, то с четырьмя[15] им было не справиться. Оксана со всех сил надавила рычаг. При наборе скорости кабина задрожала, самолет заложил широкий вираж вправо и стал набирать высоту. Он оказался в вихревом следе мессершмитта, солнце светило справа. Оксана продолжила свой вираж, а подоспевшая сзади Вера дала по немецкому истребителю пулеметную очередь. Вера следила за ситуацией с тыла, неотступно наблюдая за тремя черными точками, которые становились все жирнее и меняли направление вместе с изменениями траектории ее самолета.
Оксана возобновила маневры, бросив нос самолета в пике́ и развернувшись на сей раз влево. Набирая высоту, она прицелилась и дала новую очередь, которая задела хвост мессера; Вера повторила этот маневр. Две подруги преследовали мессершмитт, пуская в ход пулемет, сворачивая то влево, то вправо, вставая вражескому самолету в хвост и повторяя все по новой. Летчицы поочередно преследовали немецкого аса в надежде, что тот ослабит хватку и отпустит добычу — Софью.
