занял оборонительную позицию. «Что они тут делают? Это все мое!»
— Мы поставим рабочую палатку здесь, — сказал один из парней и указал рукой на склон ниже самолета, в стороне от палатки Павла и Василия.
— Годится, — кивнул другой. — Пойдем за остальными вещами.
Василий с Юрием, увлеченные беседой, рассеянно поглядывали на молодых людей. Василий с гордостью показывал свою находку. Павел наблюдал, как Василий, обычно молчаливый и замкнутый, вдруг разволновался, будто мнение Юрия было для него очень важно.
Двое парней отошли в сторону, а Павлу стало очень не по себе. Он ощутил тайный укол ревности. Только у них с дядей наладились отношения, как его сбросили со счетов.
— Сходи-ка, помоги ребятам, — бросил Юрий Павлу. — Наш грузовик в получасе ходьбы, нужно подтащить кучу материала.
И прищелкнул пальцами, будто подзывая официанта.
Павел немного помедлил и все же, стиснув кулаки, отправился выполнять поручение. Юрий воплощал все ненавистное Павлу, все, что сбивало его с пути, толкало в опасные приключения. Павел испытывал холодную злобу, бессильную ярость. Он ненавидел мир, в котором ему не было места. И не хотел видеть дядю в подчинении у этого типа. Павел решил, что при удобном случае смоется отсюда в одиночку. Чтобы ни от кого не зависеть, а отчитываться только перед собой. Вот ведь, едва у них с дядей установилось согласие, как вторгся этот замызганный командир.
Глава 35
Авиабаза под Сталинградом,
декабрь 1942 года
«Ничто не делает людей такими суеверными, как война», — любил говорить Софьин дед, сражавшийся на равнинах Маньчжурии во время русско-японского конфликта 1904–1905 годов. И правда, многие пилоты соблюдали ритуалы, которые имели смысл только для них и были призваны обмануть смерть или, если она окажется очень настойчивой, договориться с ней об отсрочке. Доводы рассудка отметались. Люди готовы были довериться чему угодно, лишь бы это помогло уцелеть.
Семенов всегда надевал перед вылетом только новые портянки. У Веры была привычка начинать письмо, чтобы закончить его по возвращении на землю. После переброски из Энгельса она переписывалась со скрипачом Алешей, всегда подписываясь его же к ней ласковым обращением: душа моя. Эти двое обменивались пылкими посланиями, обещая друг другу выжить, хотя бы ради своей любви. Галина не расставалась со своим талисманом-совой. Оксана повторяла строки стихотворения. А Софье было довольно взглянуть на черно-белую фотографию сына Кости, на его круглую физиономию, пухлые губы и серьезные глаза, смотревшие прямо в объектив, чтобы согласиться со словами деда. Кроме фотографии сына, которую она всегда хранила в кармане, когда была на земле, и закрепляла на приборной доске возле альтиметра, когда была в самолете, Софья никогда не расставалась с записной книжечкой, куда она иногда, покуривая сигарету, записывала свои стихи или, по памяти, чьи-то еще, чаще всего Анны Ахматовой.
Этим утром перед вылетом Софья написала письмо Ане и вложила в конверт Костину фотографию.
Дорогая Аня,
твое последнее письмо очень порадовало нас с Оксаной. Мы долго смеялись, представляя твой душ из арбузного сока в степи. Зная Татьяну, могу предположить, что такой эксперимент ей не слишком пришелся по душе. Оксану даже передернуло, когда она представила ее роскошные волосы, слипшиеся от сахара… Ты живешь совсем в другом мире! Неужели на полпути в Баку так жарко? Нам не представить ни твою жизнь, ни что у тебя перед глазами. Степь, жара… Кавказ — это один из заповедных дальних краев нашей великой России, который мне так хотелось бы однажды повидать.
В общем, я надеюсь, что со своим ночным полком и этими чертовыми По-2 ты не слишком скучаешь по компании твоих старых друзей.
Как мне нравится имя, которым вас наградили фрицы: ночные ведьмы! Как звучит! Дорого бы я заплатила, чтобы взглянуть на рожу немецкого пленного, когда он увидел бы тебя и понял, что имеет дело с женщинами. Еще могу поспорить, что он сначала потеряет голову от любви к тебе, а потом уже потеряет ее по-настоящему… Слухи про ваши подвиги долетают и до наших краев, о вас говорят с восхищением, а иногда и с ужасом. «Ночные ведьмы не боятся ничего, не отступают перед самой серьезной опасностью», — говорят о вас с завистью. Мы с Оксаной за тебя тревожимся.
Аня, сегодня я обращусь к тебе с большой просьбой. С огромной просьбой. О таком просят даже не подругу, а сестру. Мне уже несколько ночей снится один и тот же страшный сон. Вернее, это даже не страшный сон, а дурное предчувствие. Ты ведь знаешь, я не очень склонна к суевериям, но сейчас меня одолевает ужас, гложет тревога. Раньше со мной никогда такого не было. Но когда я очутилась в Сталинграде, даже до первого боевого вылета, я поняла, что отсюда мне не уйти живой. Это меня не пугает. Когда мы шли добровольцами, мы знали, что рискуем жизнью и можем погибнуть в бою. Мы пошли на это ради нашей Родины, и я ни о чем не жалею, но меня неотступно преследует мысль, что перед смертью я не повидаю Костю. Только вы с Оксаной знаете, что у меня есть сын.
В прошлом письме ты мне сказала, что скоро получишь разрешение побывать в Москве, потому что до твоей деревни добраться сейчас немыслимо. Костя живет у моих стариков, бабушки и деда. Я так хотела бы, чтобы ты мне привезла его на несколько дней. Мы на базе приютили нескольких сирот, думаю, мне тоже разрешат повидаться с сыном. Прилагаю к письму его фотографию, которая послужит тебе залогом перед моими стариками. Может, ты потом оставишь Костю при себе, ведь на Кавказе безопаснее, чем в сталинградском аду? Ответь скорее, что ты согласна!
Софья летела над дымящимися развалинами Сталинграда и думала о письме. Теперь место фотографии на приборной доске опустело, это ее решение. Она сделала то, что считала нужным. Однако Софья ощущала какую-то пустоту. Но высота, ровный шум мотора и удовольствие от полета неожиданно создали иллюзию безопасности. Софья на миг забыла, что она цель номер один для асов люфтваффе и в первую очередь для Ганса Мюллера.
В бескрайнем небе Софья рассеянно засмотрелась на зияющую пустоту приборной доски, где не хватало квадратика глянцевой бумаги. С изяществом хищной птицы ее самолет отклонился от траектории, и летчица не заметила, как совершила ошибку новичка, развернувшись к солнцу лицом.
Глава 36
Цимлянский заказник,
сентябрь 2018 года
— И что вы думаете, как она умерла? — сунув руки в карманы, спросил Павел у двоих приятелей, когда догнал их.
Никита и Дима с улыбкой переглянулись.
— Мы здесь как раз для того, чтобы это узнать, — ответил Дима, смуглый бритоголовый парнишка.
Дима казался симпатягой, чего нельзя было сказать о его напарнике. Таких типов Павел знал как облупленных: Никита казался ему не надежнее трухлявой доски; он беспрерывно тер красные глаза, взгляд его блуждал, а обломок переднего зуба придавал парню бандитский вид.
Из тяжелых ящиков, которые ребята приволокли за несколько ходок туда и обратно, «черные диггеры» извлекли целую научную лабораторию. Микроскопы, баки и бутыли с разными растворителями, всевозможный инструмент для скобления и чистки, фотоаппараты высокого разрешения с держателями для съемки под разными углами, а также бензиновый генератор, прожекторы для круглосуточной работы, компьютеры и мощный сервер для доступа к интернету.
После нескольких дней одиночества и тишины, проведенных бок о бок с дядей, Павел смотрел исподлобья на это бурное копошение, которое, несомненно, наполняло Василия какой-то новой жизнью. Дядя без умолку говорил и смеялся, а ведь раньше Павел считал его вечно угрюмым молчуном. Павлу стало обидно, что дядя так вошел в раж без его участия.
Он сжимал железную кружку, до краев полную крепчайшего горячего чая, какой любил заваривать его дядя, и не мог сдержать улыбки при виде команды энтузиастов в форме времен Великой Отечественной войны, которые стучали по клавишам ноутбука или замирали, прильнув к окуляру микроскопа.
Никита курил одну сигарету за другой. Его
