количеством земли.
— Блиндаж. Как у немцев, — осторожно ответил Мелехов. — Вы же хотели прикрытие сверху.
— Будем проверять, выдержит ли это прикрытие падение снаряда сверху? — сразу предложил я.
— Не будем, — Мелехов не стал спорить дальше. Вот прям он сегодня удивляет меня в хорошем смысле слова. — Сколько нужно сделать?
— От прямого попадания тяжелой гаубицы мы все равно не защитимся, так что… — я прикинул, что мне когда-то доводилось видеть на фотографиях времен Первой Мировой. — Бревна хотя бы сантиметров двадцать положите и сверху земли пару метров.
— Хотя бы? — переспросил Мелехов.
— Именно, — кивнул я. — Если вы не хотите предавать своих солдат, помните?.. Тогда будем готовиться к сражению по-настоящему.
После этого мы еще обсудили результаты работы картографических отрядов с Шереметевым, перешли к практическим стрельбам, и я вспомнил, что во время похода думал над возможностью переделки биноклей в прицелы. Благо Засулич расщедрился, и запасы для экспериментов у меня появились. Вот только теперь, наверно, уже только завтра.
* * *
Рядовой Аникин вернулся из расположения 12-го стрелкового уже под самый вечер.
— Ну как, достал? — ефрейтор Гусин встретил его прямо у палатки.
— Достал, — Аникин гордо вытащил из-под зимней шинели журнал Гвардейского экономического общества.
Гусин степенно принял добычу и начал рассматривать страницы с картинками. Несколько видов водки, тушенка, одежда — все по вполне разумным ценам, не то, что у тыловых перекупщиков. У тех даже за десять рублей порой ничего не найти, а тут, если все отделение скинется, хватит и на стол, и на новые сапоги[1]. Главное, чтобы капитан Сомов пошел навстречу и все заказал. Но да в Мелеховском батальоне офицеры всегда старались идти навстречу солдатам.
Если, конечно, новый полковник гайки не прикрутит.
— Что думаете? — спросил Аникин, укутываясь в теплое китайское одеяло.
— Если будем делать свое дело, не прикрутит, — Гусин только плечами пожал.
— Мне он тоже показался нормальным, — Якуб поправил угольки под котелком с чаем. — А то я когда увидел, каким гоголем ходит Панчик… Он еще, гад, хвастался, как не лез на рожон, а награду получил как все. Аж морду ему захотелось набить.
— Кто бы еще кому набил, — отозвался молодой Ивась, которому в глубине души нравилась спесивость и какая-то барская гордость наглого поляка из соседнего взвода.
— Никто никому ничего не набьет, — успокоил всех Гусин. — И лично я считаю, что те, кто сбежал от боя, получили по заслугам. А то одни пропустят свидание с пулей, и кто тогда из вас отправится на него вместо трусов?
— Панчик не трус, — не сдавался Ивась. — Помните, как он на прошлой войне сражался? Один против десяти китайцев вышел, один из своего взвода уцелел!
— И я вот теперь задумался, а действительно ли были те китайцы, — усмехнулся Аникин, и Ивась покраснел. — Или и тогда он сбежал, прикрывшись своими.
— А даже если и сбежал? — Ивась вскочил на ноги и сжал кулаки. — Это ведь не наша война, не наша земля. Братцы, вы вот никогда не думали, а что мы здесь делаем? И почему чужой полковник за нас решает судьбу своего, одного из нас?
— Не наша война? — Гусин тяжело вздохнул. — То не мне судить, как и не мне останавливать тех, кто захочет бросить винтовку и хоть в бега податься. Но! — ефрейтор с тихого спокойного голоса перешел на рев. — Если кто-то решил сбежать в бою, то это не мудрость, а предательство, правильно полковник сказал. Ты вот, Ивась, хоть и читаешь нам Плеханова да агитируешь за всякое, но остался. Встал в одну линию и пошел против японца, один к десяти. А Панчик спрятался за спины. За наши спины, за таких же солдат. Так какой он мне после этого свой?
Разговор как-то сам собой затих, да и не было ни у кого особых сил болтать. Ночь не такая и длинная, а на завтра готовились новые работы и учения. И пусть внутри порой поднималось раздражение, что они пашут, а другие полки отдыхают, но солдаты видели, как разительно отличаются их позиции от всех остальных, и это придавало сил и злой решимости.
* * *
Сижу, порчу бинокль и старый скальпель. Бинокль жалко, скальпель — нет. Он еще со времен Крымской, с деревянной ручкой, то есть продезинфицировать его в принципе невозможно. Зато лезвие тонкое, самое то, чтобы нагреть на огне и прожечь крепления для будущего перекрестья прицела. Кстати, изначально я думал, что разметку можно будет сделать прямо на одной из линз — ничего подобного. В таком случае прицел просто расползался на пол-окуляра, перекрывая обзор.
А вот если перекрестие расположить самостоятельно чуть дальше второй линзы, то уже все работало, нужно было учесть только две сложности. Очень тонкий материал для перекрестья и правильное расстояние, чтобы сфокусировать его в бесконечность. Решение, как ни странно, нашлось очень быстро. Разочаровавшись в местной проволоке, которой не было нужной толщины, я неожиданно увидел свое отражение и просто перешел на волосы.
Мои, увы, оказались, слишком толстыми, у первого попавшегося мне под руку Врангеля — слишком ломкими, а вот у Буденного — и тонкими, и крепкими. Они прошли все тестовые испытания, когда я, закрепив их на горлышке фляги с помощью смолы, побросал ее, потряс и даже выстрелил с нее пару раз, прижав дулом мосинки. Впрочем, меня по-прежнему мучили сомнения, и тут еще капитан Хорунженков добавил дров.
— Если нужна крепкая, тонкая и прочная нить, может, шелк взять? — предложил он.
И я чуть не выругался — решение было таким простым и очевидным. В общем, первое перекрестье для прицела я сделал из шелка. Плавил разрезы для нитей, углубляя их на доли миллиметра и проверяя, пока изображение не окажется в фокусе. Старый я никогда бы не справился с такой тонкой работой, а вот новый… Мои руки делали точно то, что приказывал им мозг, и это было невероятно удобно. Казалось, я могу гораздо больше!
А вот шелк — нет. Я провел новые испытания, на этот раз добавив воздействие сырости, и нить начала расползаться. Тоже не панацея. Пришлось вернуться к срезанным у Буденного волосам, и я заодно решил замахнуться на прицельную сетку. Естественно, ее я тоже не делал раньше, но видел в свое время, и суть
