class="p1">Жанна, поймав взгляд Кости, со значением кивнула в направлении ушедших учителя и мальчика.
– О чём я и говорила: мажор. Папочка ему, видите ли, звонит по семейным делам, а учителям приходится сыночка по всему лицею разыскивать. Что-то я не видела, чтобы они с другими учениками так носились.
– Интересно, почему он был один? – задумчиво произнесла Катя.
– Думаю, даже его дружкам надоело постоянно ошиваться с Голицыным в музее, – презрительно закатила глаза Жанна.
– Игорь часто ходит в музей? – удивился Костя. Этот высокомерный богатенький сынок не произвёл на него впечатления любителя истории и искусства.
– А то, надо же полюбоваться на свои прэ-э-элести, – ехидно протянула Жанна и, фыркнув, захихикала.
Костя вопросительно посмотрел на Катю. Та отошла обратно к витрине с мечом-кладенцом и спросила:
– Помнишь, ты на перемене спрашивал, что такого особенного в илье-муромце, что отличало бы его от базисных богатырей?
– Вы сказали, что дело в харизме и лидерских качествах, – припомнил Костя.
– Да, но, согласись, только на основе этого трудно судить, ведь и среди не-лукоморцев полно харизматичных лидеров, – продолжила Катя. – Но есть кое-что, что действительно отличает именных богатырей, таких как илья-муромец, от базисных, и это способность брать в руки волшебное оружие. Вроде этого меча-кладенца, – кивнула она на витрину.
– В каком смысле «брать в руки»? – не понял Костя.
– В прямом, – ответила Жанна, успевшая унять веселье. – Как нам рассказывали на этике, волшебное оружие слушается только именных богатырей. Только они в буквальном смысле могут его поднять и им сражаться. Видишь, например, ту палицу? – Она указала на витрину у стены справа, где на обитых бархатом подушках лежали палица и дубина. – Это вроде как реплика палицы Ивана-царевича, которая в сказке весит сорок пудов. – Нахмурившись, она глянула на Катю. – Вечно забываю, пуд – это сколько в килограммах?
– Около шестнадцати целых и четырёх десятых, – без запинки ответила девочка.
Костя в первую секунду восхитился её познаниями – или памятью, – но уже в следующую изумлённо моргнул, посчитав.
– Это что же получается, его палица весила шесть с половиной центнеров?!
– Если верить сказке, – подтвердила Жанна. – Поэтому или нет, но эту палицу – я о настоящем артефакте, конечно же – может поднять только лукоморец иван-царевич и никакой другой именной богатырь, потому что она относится к личным волшебным предметам. А вот с мечом-кладенцом куча сказок и былин есть, с разными героями, поэтому он вроде как универсальный предмет, который может поднять любой именной богатырь. Но в лицее сейчас у нас такой один, вот Веник и изображает из себя его хозяина, шатается сюда регулярно, я его часто тут вижу. Представляю, как он стоит над ним и облизывается. Наверно, не удержался бы и разбил стекло, будь это настоящий меч-кладенец.
Костя окинул задумчивым взглядом впечатляющих размеров клинок. Было что-то неизъяснимо красивое и притягательное в его лаконичности: он выглядел настоящим грозным оружием, способным разрубать пополам врагов с одного взмаха, но при этом величественным, как подобает мечам доблестных воинов и благородных князей прошлого.
На мгновение его утянуло в омут мечты, где он с этим мечом в руке сражается во имя справедливости, чести и родины, но Костя быстро опомнился и даже потряс головой, чтобы избавиться от фантастического наваждения. Для него это было невозможно, и не только потому, что в современном мире уже не осталось места воину с мечом.
Но и потому, что ему, как кощею, было так же далеко до героических богатырей, как до Луны.
Глава 15
Уговор
Первые несколько дней в Тридевятом лицее пролетели – Костя и глазом не успел моргнуть. Столько всего нового, интересного, непонятного, что он порой, казалось, даже думать не успевал. Всех сил и внимания хватало лишь на то, чтобы везде поспеть, всё понять и нигде не споткнуться и не опростоволоситься.
Но уже с середины следующей недели ощущение новизны и чуда немного спало, тем более что, как и предупредили девочки, настоящим чудесам в сказочном лицее, похоже, действительно не было места. Костя и сам не знал, почему вдруг ощутил такое жгучее разочарование.
Наверное, он сам был виноват, вообразив себе некую магическую школу, где всё, начиная уроками и заканчивая последним цветочком на клумбе, пропитано насквозь волшебством и где совершенно нет места внешнему миру с его заботами и тревогами. Где собственные заботы и тревоги Кости тоже сами собой – как по волшебству – разрешатся и навеки исчезнут.
Конечно, ему нравился Тридевятый лицей, даже очень. Он с разной степенью интереса и удовольствия ходил на уроки, с любопытством рассматривал картины и бюсты в коридорах и вестибюле, с аппетитом ел в столовой, всякий раз отдавая должное таланту поваров и безошибочному чутью раздатчиц, неизменно впадал в восхищённую оторопь, заходя в библиотеку или оранжерею, а самое главное – впервые, пожалуй, за всю жизнь позволил себе поверить, что обрёл настоящих друзей.
Но ничто из этого, к сожалению, не могло надолго затмить это ужасное ощущение, когда при каждом упоминании телефона, родных или звонка домой его сердце подпрыгивало к самому горлу, а затем немедленно ухало вниз и будто пропадало где-то в недрах живота, оставляя в груди звенящую пустоту. Бабушка так и не позвонила. Так и не попросила его к телефону. Даже просто не поинтересовалась у учителей, всё ли в порядке с внуком. После приезда в лицей Костя лишь раз спросил о бабушке у Вадима Евгеньевича, но хорошо запомнил жалостливый прищур его ореховых глаз и кривую неловкую улыбку. С тех пор он нет-нет да и замечал на лице учителя это выражение, когда тот смотрел на него и не сразу успевал его стереть, встретившись взглядом с Костей.
И Костя по нему понимал, что нет, бабушка так и не желала его знать. А пожелает ли когда-нибудь в будущем? Настроения не добавляли и бесконечные нападки Игоря Голицына.
Костя не очень понимал, чем так зацепил лидера богатырей, но постоянно ловил на себе его взгляд, презрительный и будто настороженный. «Неужели он правда боится, что я что-то у него украду?» – невольно гадал Костя, и этот вопрос всегда пробуждал в нём горячий стыд. И это не считая словесных уколов вроде «безотцовщины» и «уголовника», всегда наносимых в тщательно выверенные моменты, подальше от ушей взрослых. И Жанны. Её, как быстро выяснил Костя, побаивались и уважали почти все в лицее. Никиты и Кати Игорь не смущался: Катю просто игнорировал, а на все ответные реплики Никиты немедленно заводил: «Что, побежишь ябедничать мамочке?»,
