я.
– В чем права?
– Насчет Сиры.
Рухи усмехнулась. Похоже, одного упоминания Сиры было достаточно, чтобы вывести Рухи из равновесия.
– У меня было предчувствие. Нет, не предчувствие. Наитие.
– В чем разница?
– Наитие приходит откуда-то извне. Так мы, Апостолы Хисти, распознаём истину.
– И откуда же?
– Говорят, это ветер, дующий с берегов под сенью трона Лат. Он несет в себе озарение. А для особо подготовленных – даже божественное предвидение.
– Предвидение? Ты имеешь в виду… предчувствие того, что должно произойти?
– Да, Кева. Хотя я не утверждаю, что обладаю такой способностью. Скорее, когда Сира сидела перед нами, Апостолами, я почувствовала запах гнили внутри нее, стоило ей открыть рот. И поняла, что этот запах рожден грехом. И не просто человеческим грехом, а грехами самого Ахрийи.
Я считал, что презрение Рухи к Сире проистекает из чего-то более низкого. Бывает, что кто-то не нравится просто так, вроде того, как собака рычит на другую собаку. Но, похоже, я ошибался. Рухи обладала предчувствием, которое необходимо всем нам. И я мог бы им воспользоваться.
Ветер трепал ее покрывало. Мы двигались по небесному океану на север, и становилось все холоднее.
– А почему остальные Апостолы не почувствовали этого?
Рухи пожала плечами.
– Шоры.
– Правда? А у тебя, значит, их нет? Ты такая особенная, да, Рухи?
Она расхохоталась.
– Это ты у нас особенный.
– Я не особенный. Я про́клятый.
Она сложила руки на груди и схватилась за локти. Я уже видел у нее такой жест раньше. Возможно, это свидетельствовало о том, что ей неуютно.
– Ты же не серьезно, правда, Кева?
– Таким я себя ощущаю.
Я высказал еще одно сомнение, в котором не хотел признаваться даже Сади. Но расскажу этой стойкой женщине, потому что нужно кому-нибудь рассказать. Кому-нибудь сильнее меня.
– И кто, по-твоему, тебя проклял?
– Лат прокляла меня этими масками. Это вовсе не благословение, как принято считать.
– Это бремя, я понимаю. Но проклятие?
– Ты не была во чреве Лабиринта. Ты не видела Кровавой звезды, не слышала ее нечестивых песнопений у себя в голове. Только проклятие может поставить такое у тебя на пути.
– Это испытание, разве нет?
«Испытание». Сколько раз я пытался утешить Сади этим словом. Конечно, я лгал ей так же, как и себе. Мне следовало услышать это из чужих уст, чтобы полностью осознать.
Богиня умерла. Бога сокрушил еще более могущественный бог.
Я поежился и посмотрел наверх, в бескрайнее небо, затем вниз, на облака. Потом снова вверх, на слабые очертания звезд, потускневших в утреннем свете.
Какое непостижимое, всеобъемлющее зло скрывается за ними? Смотрит ли оно на меня в этот момент?
Оно смотрит, не так ли?
– Все хорошо, Кева? – подалась вперед Рухи.
Я потер щеку. Она оказалась мокрой от слез.
– Что такое? – спросила Рухи.
С чего вдруг я разревелся?
– Прости. Я просто… я просто кое-что понял.
Ну и жалкое же зрелище, должно быть, я собой представлял. Совсем не тот могущественный маг, которым притворялся.
– Просто не обращай внимания. – Я попытался вытереть слезы с лица, но только размазал их по бороде. – Что-то… накатило на меня, ненадолго.
– Ты можешь мне рассказать. – Она положила руку в перчатке мне на колено. Но ладонь оказалась холодная, и ее прикосновение совсем не утешало.
– Нет. Это моя му́ка, которую я должен вынести.
– Необязательно каждому выносить муки в одиночку.
Я указал на ткань, закрывающую ее лицо.
– Ты же выносишь.
Рухи взялась за один конец покрывала и сняла его. У нее оказалось гораздо больше волос, чем я предполагал. Они были цвета пальмовой коры и очень густые. Ее золотистая кожа сияла, как песок Зелтурии. Только это было трудно разглядеть за кровавыми рунами. Странные рисунки Эше покрывали все в остальном приятное лицо.
– Тогда посмотри на меня.
– Все не так ужасно. Ты все равно… все равно красива под этими рунами.
– Все так говорят. А теперь расскажи, с чем ты не в силах справиться?
Я не мог озвучить свои страхи. Я не стану ввергать других в это отчаяние.
– Прости, но… я не могу. Не потому, что не доверяю тебе. Я просто… не хочу видеть твою боль.
Она слабо улыбнулась. Я впервые увидел ее улыбку.
– Ладно. Я понимаю.
Я уснул, как часто бывало во время путешествий в летающей лодке.
В нужное время Кинн разбудил меня криком:
– Подлетаем!
Великолепие раннего утра меня удивило. Солнце висело над горизонтом, заставляя мерцать изумрудный ковер внизу. Потом я вспомнил, что мы летели на запад, а значит, двигались вместе с солнцем.
Чтобы не поднимать шума, мы приземлились не в самой Костане, а в получасе ходьбы от нее. Не каждый день увидишь летающую лодку, в большом городе это привлекло бы нежелательное внимание.
От волнения Рухи, похоже, не сомкнула глаз. Ветер зачесал ее волосы назад. Когда мы приземлялись, я посоветовал ей покрепче держаться за борта. Кинн мягко опустил нас на лесной поляне.
Я много раз здесь бывал. В одном приличном караван-сарае подавали самый вкусный кокореч – жаренные на огне потроха, обернутые в баранью кишку. Я почти поддался искушению совершить часовую прогулку на юг – кроме всего прочего, мы оказались бы ближе к дорогам, ведущим в Демоскар и другие города царства. Царство. Давненько я не думал о Сирме в таком ключе.
Такой чистый воздух по сравнению с пустыней. Дышать им – одно удовольствие. Я совершенно не ценил его, когда жил здесь.
– Добро пожаловать в Сирм, – сказал я, когда мы с Рухи выбрались из лодки.
– Здесь так… зелено, – произнесла Рухи. Покрывало она до сих пор не надела. – Это джунгли?
Я рассмеялся.
– Нет, это не джунгли. Просто лес. Но ты права, Сирм поразительно зеленый. Даже не верится, как сильно я скучал по нему.
Она крутила головой во все стороны, рассматривая эту обычную лесную поляну.
– Все покрыто травой и листьями. Как будто десять оазисов разом в одном месте. – Она указала на краснохвостую белку, что-то верещавшую на ветке. – Лат всемогущая, а это что за тварь?
Я продолжал смеяться.
– В военное время из них выходит неплохая еда. Хотелось бы задержаться подольше, но нам лучше идти. Не хочу явиться во время дневного сна шаха Мурада.
– Должно быть, он не слишком утруждается, если может вздремнуть посреди дня.
– Здесь это обычай. Сон придает сил для поздних вечеров, которые так любят здешние жители.
– А чем занимаются люди в Сирме поздними вечерами?
Снова эта улыбка. Она обезоруживала.
– Завеса ночи… – Я не мог вспомнить продолжение стиха. – Завеса ночи… скрывает…
Я поскреб в затылке.
