дело плохо. Это заунывное пение, больше похожее на плач, мы уже слышали совсем недавно, когда сидели вместе на колокольне. Я подошел к окну и увидел, как за забором дачи возникают и движутся огоньки. Забор высокий, и, судя по всему, мы могли видеть только отблески факелов от процессии.
Я застыл на месте. Что они здесь делают, откуда тут взялась эта кошмарная процессия? Почему они ходят так близко? Что, блин, они тут ищут и что теперь делать?
Наташа потянула меня за руку.
– Мы хоть убежать отсюда можем?
Я хотел сказать, что калитка есть, но в этот момент хоровое пение прекратилось. Все затихло, остался лишь один женский высокий голос, поющий на каком-то непонятном, но удивительно знакомом языке. Эта женщина то ли пела, то ли кричала, жалуясь. Голос оплакивал весь мир, это было похоже на проклятия матери, обвиняющей небо в том, что оно забрало у нее единственного ребенка.
Не видеть процессию, а только слышать было еще страшнее. Мы с Наташей так и замерли, сидя у окна, опасаясь просто пошевелиться. И только пляшущие огоньки факелов над верхним краем забора, запах чего-то горелого и просто физическое ощущение страха. А затем откуда-то издалека, словно с огромной высоты, вступил гигантский колокол. Небо разрывали удары огромной многотонной махины, а голос все пел и забирался все выше, и казалось, еще чуть-чуть – и он сорвется на страшный, абсолютно нечеловеческий визг.
Когда все закончилось, мы еще долго не могли прийти в себя. Я порывался посмотреть, что там осталось после этой процессии, но Наташа убедила меня не выходить. Головой я понимал, что раз уж этот ужас смог добраться до здешних мест, то забор для такой силы и вовсе не преграда, но оставаться внутри все равно было гораздо приятнее, это как детская вера в спасительное одеяло, под которым не страшны никакие монстры. Главное – не высовывать ногу наружу. Ну, мы и не высовывали.
Наташа попросила не уходить из ее комнаты, и я расстелил рядом с диваном старый спальник. Мы еще несколько раз просыпались. Судя по звуку, куда-то торопились пожарные машины.
С утра мы долго молчали, не решаясь говорить о вчерашней ночи. Что-то большое и непонятное покинуло свой Старый Плёс и пришло сюда, за нами. В том, что именно мы главная мишень, я не сомневался. Шансов, что таинственное нечто случайно выбрало дорогу рядом с моим домом для перформанса, было маловато. Оставалось понять, почему оно пришло за нами, что это вообще означает и чем нам с Наташей может грозить.
Пока Наташа разбиралась с завтраком, я сходил на улицу и осмотрел место, где проходила ночная процессия. На гравийной дороге не было видно никаких следов, мне даже захотелось убедить себя, что все произошедшее ночью мне просто приснилось. Я прошел еще немного и нашел разбитое зеркальце в пластиковой оправе в виде страшного желто-белого зайчика. В моем детстве такие были у каждой второй девочки. На зеркало пару раз наступили, осколки лежали рядом. Я аккуратно собрал их и бросил в канаву рядом с дорогой, чтобы никто не проткнул колесо.
Сразу же вспомнилась «хранительница „Дачной столицы“» с ее странным предостережением: «Кирилл, поосторожнее с зеркалами». Я хмыкнул и вернулся на дачу.
За завтраком мы, не сговариваясь, обсуждали все что угодно, только не странную процессию. Наташа сказала, что у нее, как ей кажется, получилось нащупать шифр в полученном мною письме. Как оказалось, вчера она серьезно восприняла мое предложение сделать ксерокопию документов, чтобы не повредить их, разгадывая. Ксерокса под рукой не было, и поэтому Наташа начала текст перепечатывать. В тот момент и стало понятно, что текст не просто так написан с использованием вордовских автопереносов. Судя по всему, при помощи пробелов и невидимых знаков слова специально разгоняли по строчкам. То есть нужно каким-то образом понять, в какой строке какое слово или какие буквы брать.
Я залез в телефон и обнаружил несколько сообщений от Олич. Похоже, ее тоже заинтересовала наша загадка, правда, свои версии она скинула в виде не самых очевидных подсказок. Судя по времени отправки, она думала до глубокой ночи.
«Карпов, ну тут же вообще легкотня и все просто».
«Если „Дачная столица“ изменилась, а тебе это показали, то и на картине изображено что?»
«Правильно, нужно проверить, начиная с Машеньки и „Заморских гостей“».
«Если совсем не догадаешься, заезжай после обеда, с утра я у доктора».
– Ты, Кирилл, человек хороший, но… – начала Наташа. – А вот друзья у тебя странные, неужели нельзя было взять и просто написать? А тут сплошные загадки.
Я махнул рукой – мол, все в порядке.
– Ну, Наташ, тут-то вообще все просто. Ну ладно еще «Машенька», это не самое популярное произведение Набокова, но «Заморские гости» – это же…
Помолчав, Наташа неуверенно предположила:
– Бунин?
– Да какой Бунин, еще скажи: Тургенев. Рерих это, конечно же. Картина такая, на ней еще корабли, прибывшие торговать, изображены. Олич имеет в виду, что раз мы вчера увидели с тобой, что «Дачная столица» может меняться, то и у нее на картине изображена какая-то усадьба в таком же «измененном» виде. То есть мы ее не угадаем. Надо просто ехать и смотреть.
– Ну и поехали, все равно не просто так сидеть.
– Ты же хотела попробовать опять домой прорываться?
– Глупо это, – хмыкнула Наташа. – Ну, после того как я ночью в этой жути поучаствовала, мне стало понятно, что варианта сбежать нет. И да, тебе не кажется, что мы в какой-то блокаде? У меня никто на сообщения не отвечает, на звонки уже – тоже. Так что либо мы как-то находим способ вылезти из нашего омута, в котором мы медленно варимся, либо так и будем наблюдать удивительную ерундень, невозможную в принципе. А потом у нас от нее съедет кукушка и мы окажемся в клинике.
– Ну, кстати, не самый плохой вариант. У нас тут, в Гатчинском районе, с психиатрическими клиниками все отлично. Есть в Дружноселье, есть филиал Скворцова-Степанова. На любой сдвиг подобрать можно. Там условия, говорят, не совсем ужасные, здания, правда, старые используются, чьи-то имения, но зато есть где погулять. Наверняка лепить человечков и рисовать в качестве арт-терапии тоже можно.
– Успокоил так успокоил. Хотя, знаешь, я когда каждый вечер ложусь, все думаю, а вдруг завтра встану, а ничего этого нет, это сон такой большой. У нас девчонка в группе с Донбасса рассказывала, что во время военных действий похожее ощущение. Ты все силишься сбросить это ощущение, проснуться, развидеть, а оно не проходит.
