чинит ротанговый стул. Комоды сверкают и пахнут мёдом. Двое мужчин отдирают от стены выцветший гобелен.
– Я пришёл к мадемуазель Бассак, – говорит Крюкан.
– Её нет.
Он замечает открытое пианино, занятых работой слуг. Вся эта суета беспокоит Крюкана. Затянувшийся визит Амелии Бассак в «Красные земли» не слишком его обнадёживает. Он с первого дня дожидается, когда же они с гувернанткой уедут. Но если он думал, что всё это – сборы, теперь у него закрадывается неприятное подозрение, что они здесь обживаются. Разодетые домашние негры в перчатках ему тоже не по душе: от них было бы больше проку в поле, на заготовке сахара.
– Пока вы здесь, Крюкан, – говорит мадам де Ло, – у меня к вам вопрос. Не знаете ли вы, где можно достать мелкую решётку?
– У Вольф, в Жакмеле.
– Это чтобы защитить книги…
– Кто же на них позарится?
– Крысы. Они уже съели Жан-Жака Руссо.
У Крюкана округляются глаза. Он с ужасом представляет, как крысы гонятся за неизвестным ему господином Жан-Жаком. Мадам де Ло берёт с пианино ноты.
– Взгляните!
Половина страниц изгрызена.
– Где мадемуазель Бассак? – спрашивает Крюкан, растерянно озираясь.
– В сахароварне.
– Пойду туда скорее, – говорит он, отступая к двери. – Она ждёт от меня кое-какие сведения.
– Что вы прячете за спиной, Крюкан?
– Там… там одна мелочь для мадемуазель.
– Если хотите, можете оставить мне эту вашу мелочь.
– Спасибо, – говорит он. – Но я вручу её сам. Это подарок.
– Подарок?
Мадам де Ло улыбается. Она-то надеялась, что хотя бы несчастных воздыхателей Амелия оставила в Ла-Рошели. Крюкан продолжает неловко пятиться. А дойдя до веранды – убегает.
* * *
Пять котлов бурлят в облаках пара. Жар такой, что не продохнуть. Сахароварня окутывает всех посетителей липким маревом. Амелия заняла в тумане выгодное место. Она издали наблюдает за главным сахароваром Томассеном, который носится из стороны в сторону. Её он не заметил. Вооружённые шумовками и черпаками рабы снимают готовую вылиться из чанов пену. Другие поддерживают огонь, подкидывая снизу дрова или багассу – стебли тростника после отжима, ещё блестящие от застывшего сока. Посреди этого безумного пекла Томассен занят тем, что орёт на каждого.
С самого прибытия в «Красные земли» в голове Амелии теснятся цифры. Она просыпается по ночам. Пишет, считает, пересчитывает. Она исходила всё поместье, от реки Госселин до вершин холмов. Теперь она знает точно: ничто не работает как надо. Если от этого имения зависит её будущее, значит, нужно всё переделать.
Амелия смотрит на четырёх мулов, крутящих мельницу парами, по очереди. Чуть приподняв подол, она проходит вдоль деревянного жёлоба, по которому сок течёт в чаны. На её глазах две женщины проталкивают привезённые с полей стебли между тремя мощными валами мельницы, сперва в одну сторону, потом в другую, выжимая весь сок. Всякий раз валы едва не втягивают их руки, как некогда случилось со старой Жюнон, которая теперь присматривает за детьми.
Женщин Амелия даже не замечает. В её голове только столбцы цифр и бег часовых стрелок.
В конце концов Томассен видит её. И тут же подбегает, лебезя и заискивая. Она, не взглянув на него, спрашивает:
– Я верно понимаю, что видела снаружи три телеги собранного тростника, которые ждут там с самого утра?
Томассен кашляет. Волосы у него все в сахаре. Он делает покаянное лицо.
– Это не наша вина. Пошла задержка, но не из-за нас. Я говорил управляющему, Крюкану: нужно, чтобы на полях чередовались участки со взрослым тростником и с молодыми побегами, чтобы распределить сбор по всему году. Не хочу ни на кого жаловаться… Но сейчас всё привозят разом, так что мне одному за всем не поспеть.
Кажется, он вот-вот расплачется.
– В вашем отделении, Томассен, тоже всё не так, как надо. Взгляните вокруг. Это же прошлый век. Каждые два часа вы прерываете работу, чтобы сменить мулов, которые крутят вашу мельницу, и крадёте таким образом у меня четверых работников, которые могли бы рубить тростник. Потом вы разливаете сироп по полу… А ваш сахар?
– Что не так с моим сахаром?
– Он грязный!
– Коричневый, мадемуазель. Это коричневый сахар.
– Он коричневый и вдобавок грязный, Томассен. Его берут по той же цене, что у соседей – мелассу. Вы мало держите его в котлах.
– Но свежий тростник прибывает горами. У меня просто нет времени…
– И что это? Причина пускать нас по миру?
– Простите, мадемуазель, куда пускать?
– Все вы одинаковы!
Амелия идёт к глиняным формам, где сахар сушится. Не останавливаясь, она исчезает в вихре пара.
– Итак, с каждого квадрата сто на сто шагов «Красные земли» дают меньше трёх тонн сахара-сырца. Слышите? Этот сахар продаётся по тридцать французских ливров за пятьдесят килограммов, так что выходит меньше двух тысяч ливров с квадрата.
Сахаровар старается следить за расчётами.
– Мы всё здесь поменяем, Томассен.
Несмотря на адскую жару, Томассен бледнеет.
– У меня большие планы, – говорит Амелия значительно, выходя из пара. – Скоро я вас в них посвящу. И кто им не последует – уйдут.
Она знает, сколько ей потребуется, с точностью до су. Только так можно со всем справиться. Она ждёт заветной суммы в письме, которое придёт со дня на день: общий доход «Нежной Амелии» по итогам последнего плавания. Затем она продаст и сам корабль. Всё вместе даст ей необходимые средства. Ни ливром больше. И тогда всё завертится.
А пока что у неё ничего нет. Если в её расчёты закралась ошибка, останется только сбежать до краха. Тогда она продаст землю и рабов по отдельности.
В сахарном тумане к ним подходит Луи Крюкан. Он замечает бледность Томассена и румянец на щеках Амелии.
– Мадемуазель, я заходил к вам. Но вас там не было.
– Неужели? – отвечает она раздражённо. – Неужто не было?
– Вы просили сообщить, когда какое-нибудь судно курсом во Францию будет проходить через Жакмель.
– Действительно.
Крюкан вдруг расплывается в улыбке. Подарок он всё ещё прячет за спиной.
– Бог ты мой, похоже, одно как раз зашло в бухту сегодня ночью.
– Прекрасно, – говорит Амелия.
– И через три дня оно отправится в Ла-Рошель.
– Просто великолепно.
Крюкан всё веселеет.
– Здесь такое – большая редкость, так что вы, можно сказать, счастливица. Бог ты мой! И времени вам хватит в самый раз. Могу предупредить капитана – мы знакомы. Он любит женское общество. Так что будет очень рад.
Луи Крюкан опьянел от радости. Они уедут! Уедут!
– У меня есть кое-что для вас, – говорит он. – Подарок на прощание.
– Как? Вы уезжаете?
– Я?
– Ну, показывайте, Крюкан. Мне любопытно.
Растерявшись, он протягивает ей то, что прятал за спиной.
