16
Антони сидит на причале, поставив ноги на корму своей лодки. Он выпрямляет спину, когда я приближаюсь. Как он чувствует моё приближение — для меня загадка, потому что мои туфли бесшумно передвигаются по пирсу.
— Закончила от меня прятаться, Фэллон?
Его комментарий возвращает меня в погреб, где Данте задал мне тот же самый вопрос. Только вот от него я не пряталась.
— Да.
Антони смотрит на меня через плечо, приподняв брови. Похоже, он не ожидал такой прямоты. Я ставлю свою тарелку на пирс и сажусь с ним рядом.
Моё исчезновение притупило неиссякаемую искру в его глазах.
— Зачем?
Я наблюдаю за тем, как жёлтый змей проплывает под плотно стоящими лодками и пугает стайку уток, которые, громко крякая, взлетают с сине-чёрной глади воды.
— Данте приходил повидаться со мной.
Я закусываю нижнюю губу.
— Он поцеловал меня и пригласил на свидание.
Мне надоели секреты. Быть может, Антони и не любовь всей моей жизни, но, возможно, и Данте ею не является.
Пророчество, хреночество.
Краем глаза я замечаю, как по лицу Антони пробегают мрачные эмоции.
— Он даже не пригласил тебя на пир.
Наконец я смотрю в его сторону.
— Пригласил, но бабушка спрятала ленту, чтобы я не пошла.
Я всё ещё не уверена в том, что это была она, но поскольку я не могу рассказать Антони о Бронвен, я останавливаюсь на своей первой версии.
— Я ответила ему согласием.
Зрачки Антони сужаются до точек.
— А ты рассказала ему о нас?
— Нет. Он не спрашивал.
— А если бы спросил?
— Я бы ему рассказала. Мне нечего стыдиться. Особенно учитывая… учитывая… — мой голос превращается в наполненный болью хрип.
— Что мы только целовались?
— Нет. То есть, да. Но я не об этом подумала.
Антони обвивает меня рукой за талию и притягивает к себе. Я кладу щёку на его плечо, которое кажется таким тёплым и крепким, таким успокаивающим и безопасным.
— Учитывая, что он переспал с Берил? — его шепот такой мягкий, как ветер, который ударяет в свёрнутые паруса качающихся лодок.
Я поднимаю голову с его плеча.
— Ты слышал?
— Не очень многие секреты остаются таковыми в «Кубышке».
— Боже, Антони, я такая, мать его, наивная, — хрипло говорю я.
— Не думаю, что когда-нибудь слышал, как ты ругаешься.
Он проводит шероховатой подушечкой своего большого пальца по моему голому плечу в сторону локтя, а потом назад.
— Ты не наивная, Фэллон. Ты молодая, и ты идеалистка.
Я укрепляюсь в своей решимости. Я хотела переехать из дома, чтобы доказать бабушке, что я взрослая женщина, но взрослые женщины — умудрённые жизнью. У них есть опыт. А что есть у меня кроме глупых мечтаний и нереалистичных ожиданий?
— Избавь меня от неё.
Он перестает гладить мою руку.
— Что прости?
— Избавь меня от моей наивности.
Когда он хмурится, я добавляю:
— Переспи со мной, Антони. Покажи мне, чего я себя лишала. Научи меня, как не ожидать любви от секса.
Его рука падает вниз, он откидывает голову назад, и из его хвостика высвобождаются пряди медово-коричневого цвета, которые теперь подскакивают вокруг его квадратной челюсти.
— Я не какой-то бессердечный жиголо, Фэллон. У меня есть чувства.
— Я не это имела в виду. Я всего лишь хотела сказать, что ты занимался этим миллион раз, и никогда не привязывался.
— Может быть, привязывался.
— Правда?
Он сжимает губы в тонкую линию, давая мне ответ, который не хочет произносить вслух. Неожиданно он вскакивает на ноги. Похоже, он решил покончить с этим разговором.
Покончить со мной.
Это больно, хотя я этого и заслуживаю.
Его челюсть напрягается, как и костяшки его пальцев.
— Ты хочешь узнать, каково это трахаться? Тогда давай потрахаемся.
ГЛАВА 17
Я искушена. Я готова это признать.
Даже, когда он говорит это так грубо, я всё равно испытываю искушение.
Но в глубине души я не хочу, чтобы к моему первому разу меня подтолкнули злость или ревность, и моё сердце тоже этого не хочет. Я не хочу, чтобы это произошло с Антони. Мы с Данте, может быть, и не встречаемся, и я, может быть, не так много для него значу, учитывая тех, с кем он проводит время, но он что-то значит для меня и моего глупого сердца.
Антони и Данте могут отделять свои тела от сердец, но я так не могу.
— Я так понимаю это «нет».
Напряжённые плечи Антони опускаются от расстройства, и он прыгает на палубу своей лодки. Прежде чем исчезнуть за дверью, которая ведет в одну единственную каюту, он выкрикивает:
— Он разобьёт тебе сердце.
Может быть. Хотя я предпочитаю думать, что он этого не сделает. Я предпочитаю думать, что единственная причина, по которой он развлекает других женщин, заключается в том, что он не считает меня той самой.
— Почему тебе так важно, что произойдёт с моим сердцем, Антони?
Его рука уже лежит на ручке, дверь приоткрыта. Его спина напрягается.
— Ты права. Мне это неважно. Мы ведь это уже обсудили?
Больше всего в его озлобленности мне не нравится то, что я стала тому причиной.
— Всё, что меня волнует, это рыба и вагины.
— Не говори так. Это неправда. Тебе не всё равно, и однажды ты найдёшь ту, что будет достойна всей той любви, которую ты готов отдать.
Его голубые глаза находят мои.
— Желаю тебе того же.
И хотя его прощальные слова звучат по-доброму, они являются жестоким напоминанием о том, что он не верит в то, что Данте достоин моей любви.
Он заходит в каюту и с силой закрывает дверь, отчего лодка начинает раскачиваться из стороны в сторону. Я поднимаю лицо к гобелену из звёзд, сияющих над Люсом, и жду, когда пройдёт жжение в глазах и горле.
Это было верное решение.
Если бы Данте не вернулся домой… Если бы Бронвен не рассказала мне о нашем совместном будущем, я, вероятно, поддалась бы этому очаровательному рыбаку, но факт остается фактом — Данте дома.
Прежде чем встать, я наклоняюсь и опускаю руки в воду. Несмотря на то, что она такая мутная, желание окунуться в неё сотрясает всё моё существо.
Вода вокруг моих рук покрывается рябью, и я моргаю, потому что мне кажется… мне кажется…
Розовая морда, покрытая чешуей, выныривает из воды, а за ней следует длинная шея, окружённая белым кольцом.
— Какое же ты странное существо.
Минимус нюхает мою ладонь в поисках угощения, и я смеюсь. Я чешу его под щекой, после чего снимаю крышку со своей тарелки и
