и ее совсем не тревожил вопрос новой женщины у меня.
А она же принципиальная.
Только вот на несколько секунд я и она были лишены всех принципов, обид, сомнений, и нас накрыло.
Я принял тот факт, что мне с Анфисой больше не светит ничего кроме напряженных встреч и разговоров, в которых сквозит холодная язвительность.
Но теперь она спит в моей кровати, а я не хочу, чтобы она просыпалась.
Пусть этот тихий спокойный момент, в котором я смотрю на дочку и бывшую жену, продлится вечность.
Анфиса не позволит мне свернуть на дорогу понятной и простой жизни, в которой я все контролирую и знаю, чего ждать.
Конечно, она сейчас резко отстранится и опять закроется в себе, но потом мы с ней вновь столкнемся и нас встряхнет.
Контроль даст сбой.
Покраснеет, улыбнется, скажет какую-нибудь глупость, и меня понесет как дикого жеребца.
Афинка открывает глаза и переводит на меня сонный взгляд. Хмурится. Садится, неуклюже поправляет на плече Анфисы одеяло, зевает, прикрыв рот ладошкой и вновь смотрит на меня. Медленно моргает.
— Чего проснулась? — тихо спрашиваю я.
Задумчиво трет щеку.
— А ты чего смотришь? — отвечает сонно и сипло Афинка. — Вот и проснулась.
— Потому что смотрел?
— Угу, — кивает и шепчет. — Ты тоже хочешь спать? Ложись, — похлопывает по матрасу. — Тут много места.
Когда Борька был ее возраста, мы часто втроем засыпали в одной кровати после обеда в выходные дни.
Он много вертелся, задавал кучу вопросов, переворачивался, но потом все же засыпал, и мы вместе с ним. Я помню то сладкое чувство сонного уюта и тепла, и где-то в сердце тянет глубокой тоской.
— Ложись, — Афинка убирает локон со лба и вздыхает, — можно.
— Не думаю.
— Можно, — едва слышно повторяет Афинка. — Пока мама спит, то можно.
А затем в ожидании моргает.
Такая сладкая булочка.
Если я сейчас откажусь от ее соблазнительного предложения поспать рядышком и выйду, то я разобью ее маленькое сердечко.
А я разве могу так поступить?
Афинка заползает обратно под плед, аккуратно складывает ручки на груди и косит на меня хитрющий взгляд:
— Мама спит.
Я обхожу кровать.
Я должен выйти.
А потом я объясню Афинке, что мы с мамой не вместе, поэтому мы не можем спать на одной кровати.
Но я правда не против вздремнуть.
Как-то резко навалилась усталость, а на диван в гостиной я не хочу. И комната — моя. Кровать тоже — моя.
Афинка расплывается в улыбке и довольно щурится, когда я бесшумно сажусь на край кровати.
Осторожно откидываю плед, замираю и смотрю на Анфису.
Спит?
Наверное, если бы не спала, то уже бы демонстративно встала и торопливо вышла, поэтому я делаю вывод, что она спит.
Ложусь рядом Афинкой и накрываюсь пледом.
— Тогда еще немножко посплю, — Афинка сладко зевает и закрывает глаза. — И ты, папа, спи.
— Хорошо, — соглашаюсь я.
Обнимаю Афинку и смыкаю веки.
Даже если потом мне прилетят крики от возмущенной Анфисы, когда она проснется, то все равно: мое решение подремать будет стоить этой цены.
— Папочка, а поцелуй меня.
Целую Афинку в щеку:
— Теперь спи.
— Ладно.
Воцаряется густая и теплая тишина. Сейчас весь мир для меня сократился до одной спальни, в окна которой льется солнечный свет. Он пробивается через тюль и рассеивается мягким потоком.
И насильно такой тихий и умиротворенный момент не вытянешь из женщины. Не потребуешь.
Как остановить время?
Почему мне это волшебство не подвластно?
Мне остается только запомнить эти минуты и сохранить их в памяти, потому что иллюзия домашнего уюта скоро будет разрушена.
Но это будет потом.
Сейчас я пойду на поводу своего эгоизма и посплю под сопение дочки и бывшей жены. Урву кусочек семейного тепла.
Потому что я по нему истосковался, как бездомный зверь, и если есть возможность погреть свои бока, то я не откажусь от нее.
— Не нужна нам никакая другая тетя, — вздыхает под моей рукой Афинка. — У нас есть мама.
Глава 38. У нас же есть мама
Открываю дверь, захожу и замираю. В прихожей в окружении игрушек сидит Афинка. Улыбается:
— Бойя…
— Бойя, Бойя, — киваю я и стягиваю шапку с головы, а после скидываю рюкзак с плеч. — Ты сегодня к нам? А где мама? Папа?
Что-то как-то тревожно. В квартире тишине, а Афинка одна сидит и играет.
Они поубивали друг друга, что ли?
Могли же.
Афинка прижимает пальчик к губам:
— Тссс…
Я недоуменно вскидываю бровь.
Что, блин, происходит?
— Папа и мама спят, — поднимает с пола розового зайчика, вертит его в руках и откладывает. — Сони, — вновь смотрит на меня, — а я опять проснулась. И вот ты пришел. Бойя, — расплывается в улыбке.
— В смысле, спят?
Спят?
Я реально нифига не понимаю. С какого перепугу они решили устроить себе тихий час, когда обычно разговаривают друг с другом сквозь зубы и на грани бешенства?
Афинка встает и шагает ко мне.
Пока я недоумеваю в тишине, она меня обнимает и поднимает лицо:
— Подними меня.
Обычно я ною, что Афинка тяжелая, но сейчас, пребывая в шоке, я молча ее поднимаю на руки. Ладно, чуток покряхтываю.
— Бойя.
Афинка смачно чмокает меня в щеку и крепко обнимает за шею:
— Сегодня все целуются.
— Вот как?
— Угу. Даже мама с папой, — отстраняется и шепчет, — я все видела. Они целовались.
Медленно моргаю.
Я мало, что понимаю в детях, но, может, Афинка сейчас вошла в тот возраст, когда дети много фантазируют?
Я скорее поверю в летающих единорогов над Москвой-сити, чем в то, что мама и папа поцеловались.
Нет, версия того, что они поубивали друг друга, более реалистичная и понятная.
— Да, целовались, — упрямо повторяет шепотом Афинка и хмурится, — мама говорит, что это секрет, но я не умею хранить секреты. Вот.
Вздыхает и прикладывает теплую ладошку к моей щеке:
— Ты холодный.
— На улице прохладно.
— Хочу кушать, — поглаживает по щеке. — Я голодная.
Так.
Недоумение меняется растерянностью. Мне надо покормить Афинку? А чем ее кормить?
— Хорошо, — неуверенно говорю я и спускаю Афинку на ноги. Она шмыгает, наблюдая, как я снимаю куртку. — Мне сначала надо переодеться, помыть руки…
