мама и папа целовались.
Бабушка с дедушкой.
Аня и Антон.
Соседи.
Воспитательница в детском садике.
Случайный кот на детской площадке.
Незнакомая бабушка, которая решила отдохнуть у нашего подъезда на лавочке.
И, конечно же, Борис.
Он первый узнает, что мама и папа целовались, и почему-то именно перед сыном мне особенно боязно.
Это может обнадежить его и спровоцировать на всякие подростковые глупости.
— Закрывай глазки, — касаюсь пальцами виска. — Надо еще чуток поспать. Отдохнуть.
Афинка пусть и не совсем понимает, что происходит, взволнована. И это ее полное право.
Папа и мама до этого очень сдержанно себя вели. Никаких объятий и даже рукопожатий, а тут такое.
— Слушай, — заговорщически шепчу я. — Мама и папа целовались, но это секрет.
Попробую зайти с этой стороны. Афинка молчит, жует губы, задумчиво трет щеку и тихо выдает:
— Я не умею хранить секреты.
Ее честность обескураживает на несколько секунд. Я вот должна быть хитрой мамой, которая умеет любой неудобный разговор ловко направить в нужное русло.
— А почему секрет?— Афинка морщит нос и зевает.
— Потому что маме и папе нельзя целоваться.
— Почему нельзя?
Я готова звать на помощь Германа. Пусть он объясняет, почему нам нельзя обниматься и целоваться.
Все, надо рубить.
Размашисто и решительно.
— Потому что у папы есть другая тетя, которую он обещал целовать, — стараюсь говорить спокойно, но я слышу, как мой шепот дрожит обидой и ревностью. Повторяю. — У папы есть другая тетя, Афинка. Он с ней будет жить, ее целовать, обнимать, заботиться…
Медленно моргает. Опять хмурится.
Жду криков.
Да я сама готова сейчас покричать. И уже не от обиды на Германа, а от злости на саму себя. Мама права, подростковые капризы остались все еще со мной.
— Ты врешь, — Афинка щурится.
Я аж приоткрываю рот от неожиданности. Я планировала Афинку успокаивать, а она не собирается плакать.
— Вы с новой тетей папы скоро познакомитесь.
— Нет.
— Финочка, — слабо улыбаюсь. — Вы с ней обязательно подружитесь.
— Нет.
Узнаю сейчас в своей дочери свое упрямство.
Нет и все.
Поджимает губы, хмурится еще сильнее и быстро-быстро несколько раз моргает. Что бы я сейчас ни сказала про новую тетю, Афина не примет это и скажет, что я вру.
— В любом случае вы сегодня с ней познакомитесь, — аккуратно отзываюсь я. — Ее зовут Диана.
— Нет.
— И она очень хочет с тобой подружиться.
— Нет.
Замолкаем. Смотрим друга на друга. Я на Афину — с сожалением и усталостью, а она на меня — с вызовом.
Ох, чую жопой, что она переплюнет Борьку в тринадцать лет. И тут же возникает вопрос, а справлюсь ли я с ней одна без полноценного участия отца в ее воспитании?
— Все, спать, — сердито заявляет Афинка и крепко зажмуривается.
Шумно дышит.
Злится.
И еще ей, наверное, очень страшно. Какая нафиг новая тетя у папы?
Целую ее в лоб и затягиваю тихую колыбельную про черного котенка, который запрыгнул на луну и заснул на ней, свесив хвостик.
Лицо Афинки расслабляется. Дыхание выравнивается.
От подушек тянет и простыни тянет ненавязчивой свежестью лаванды.
Успела ли Диана побыть в кровати Германа? Успели ли они повеселиться на ортопедическом матрасе со сладкими стонами?
И что он ей шепчет на ухо, когда обнимает ее?
Говорит ли, как мне говорил когда-то, что она его девочка?
— Замер хвостик и котенок спит, — закрываю глаза, — вот и ты засыпай, баю-бай.
А если я из тех женщин, которые любят одного мужика на всю жизнь? В юности мне идея того, что кто-то может полюбить лишь раз, очень нравилась и вдохновляла.
Но не сейчас.
Любить — это счастье, когда с твоим любимым сложилась идеальная и красивая картинка, но в реальности такого не бывает.
Любить друг друга — это множество ошибок, боли, обиды, но кто-то справляется с этим, как мои родители, а кто-то — мы с Германом.
И сегодня мы опять позволили случиться новой ошибке, которая подарила мне сначала глоток жизни, а после полоснула меня когтями тоски, одиночества и ревности.
Мне надо выползти из-под одеяла, оставить Афинку в кровати и выйти к Герману, ведь я не смогу прятаться тут от него вечно.
В конце концов, это его квартира.
Если выйду к нему, то что дальше? Надо же как-то объясниться и пообещать, что подобного не повторится.
Цивилизованно, как взрослые люди, объясниться и не сорваться. И речь не про истерику с криками с моей стороны, а про то, что мне было мало его поцелуя.
Я соскучилась. Так соскучилась, что в момент, когда он кинулся на меня, было все равно, что он в отношениях с другой женщиной.
Есть вариант оставить Афинку Герману и самой сбежать без лишних разговоров.
Обычная моя тактика.
Меня утягивает в дремоту под ровное сопение Афинки.
Я засыпаю в кровати бывшего мужа, чей тихий голос слышу в расплывчатых грезах:
— Чего проснулась?
— А ты чего смотришь? — отвечает ему сонная и сиплая Афинка. — Вот и проснулась.
Глава 37. Как остановить время?
Анфиса заснула в моей кровати.
Отличный повод для шутки, что я затащил бывшую в постель.
Давно я не видел Анфису спящей, и сейчас в ней и Афинке, которую она обнимает много беззащитности и нежности.
Будь я художником, я был бы вдохновлен увиденным и написал картину со спящими матерью и ребенком.
С чувством прописал бы завитки локонов, реснички, изгиб шеи и приоткрытые губы у детского лба.
Но я не художник, поэтому стою у кровати и смотрю на Анфису и Афинку, которые тихо и одинаково посапывают.
Я не должен был целовать Анфису, но меня переклинило, когда она неожиданно в разговоре со мной покраснела и стыдливо закусила нижнюю губу. Она такой была в нашем прошлом.
Я же, можно сказать, влюбился в ее красные от смущения уши и сдавленный голос, который срывается в хриплый шепот.
Впервые за долгое время в Анфисе не было раздражения, высокомерной обиды и язвительности, и, конечно же, меня понесло.
И мне это не нравится.
Ведь я знаю, что проснется Анфиса и польется поток возмущений, что я сволочь, что я кобель проклятый, что я мерзавец и далее по списку.
У меня ведь новая женщина.
Только вот Анфиса слукавит в своих оскорблениях, потому что ответила мне горячей и отчаянной взаимностью,
