меня остановиться, когда я уже почти прошел мимо. Я вернулся. Краем глаза я заметил в витрине книгу с нарисованной на обложке лошадью, и такого рисунка я еще никогда не видал. Это оказалась книга о пещерной живописи, а на обложке был знаменитый наскальный рисунок лошади из пещеры Ласко. Я наклонился, чтобы получше его рассмотреть, и прочитал, что в книге собраны живописные изображения эпохи палеолита, созданные примерно 17 тысяч лет назад. Я был потрясен до глубины души. Мне теперь позарез нужна была эта книга, но она была мне не по карману. Я сразу же стал зарабатывать деньги, собирая и подавая мячи на теннисной площадке. Каждую неделю я украдкой шел мимо книжного магазина, чтобы проверить, есть ли там еще эта книга. Меня ужасала сама мысль, что кто-нибудь может заметить ее и купить раньше меня. Я был очень встревожен. Наверное, я думал, что книга существует в единственном экземпляре. Через два месяца я собрал всю сумму, а книга была на месте. По спине побежали мурашки – так сильно было чувство, охватившее меня, когда я открыл ее, пролистал страницы и иллюстрации, – и это чувство так и осталось со мной. Много десятилетий спустя мне выпало счастье снимать фильм о пещере Шове. Она была обнаружена в 1994 году и сохранилась отлично – как в капсуле времени, словно рисунки в ней сделаны не 32 тысячи лет назад, а только вчера. Проект фильма породил серьезную конкуренцию – было много хороших, внушающих уважение кандидатов, прежде всего из Франции, и шансов, как я думал, у меня было немного – тем более что французы, когда речь идет об их Patrimoine[12], склонны к территориальному мышлению. Ученые, обследовавшие эту пещеру, были исключительно французами, и первым препятствием для меня стала необходимость добиться их согласия, а потом – получить одобрение местных властей департамента Ардеш. Третьей преградой был французский министр по делам религий, который принял меня очень по-дружески и в качестве прелюдии неожиданно сообщил, как сильно мои фильмы восхищали и впечатляли его в юности. До начала своей политической карьеры он был актером, писателем и режиссером, писал о кино и рецензировал мои фильмы. И только он собрался перейти к хорошо подготовленному «но, к сожалению, здешняя ситуация…», как я бесцеремонно его перебил. Я сказал: мне известно, что другие режиссеры не менее, чем я, сведущи в этой теме, но именно во мне с двенадцати лет горит неугасимый огонь. И рассказал о переживании, пробудившем меня. В ответ на это министр низко склонился над столом и пожал мне руку: «Ни слова больше. Вы будете снимать. Вы сделаете этот фильм». Его звали Фредерик Миттеран, он был племянником бывшего президента. Ради того, чтобы защитить интересы Французской Республики, мне пришлось заключить с государством трудовой договор. «Какой гонорар вы хотите?» – спросил Миттеран. И я ответил: «Один евро, и по получении я пожертвую его республике». Этот фильм, «Пещера забытых снов» (2010), – единственный из моих фильмов, снятый в 3D. Для меня круг замкнулся.
Ограничения при съемках были почти удушающими. Сотни тысяч туристов, ежегодно посещавших пещеру в Ласко, нанесли ей серьезный ущерб своим дыханием и испарениями тел, и теперь в Шове все нужно было сделать правильно. Ведь в Ласко грибок добрался до красок и прямо-таки пожирал наскальные изображения. Поэтому пещера Ласко была полностью закрыта для посещений, как и целый ряд других пещер, например испанская Альтамира. Примерно двадцать восемь тысяч лет назад пещера Шове была засыпана оползнем, практически запечатана, и атмосфера в ней с тех пор оставалась неизменной. Высокопрочную, тяжелую стальную дверь на входе следовало открывать как можно реже и держать запертой. Для съемок можно было лишь на короткое время открыть ее, чтобы войти, затем еще раз, когда мы окончательно покидали пещеру, и потом запереть. Нам разрешалось брать с собой только то, что мы могли нести на себе. Мы могли работать в пещере лишь вчетвером, считая меня, и только одну смену в день, по четыре часа, и к тому же на все съемки нам отвели меньше недели. Двигаться можно было лишь по металлическому настилу примерно шестьдесят сантиметров шириной, а наши осветительные приборы не должны были излучать тепло – все это были совершенно логичные меры. Снаружи никакой помощи быть не могло, потому что для этого пришлось бы снова открывать стальную дверь. Мы сами собрали очень маленькую камеру 3D, собственно, две параллельно подключенных камеры, не больше спичечных коробков. Тогда еще не было миниатюрного оборудования, а сохранять оцифрованные данные было весьма непросто. Я говорю об этом, потому что все это требовало команды с необыкновенными качествами, чтобы каждый при необходимости мог взять на себя работу другого. Со мной были оператор Петер Цайтлингер, его ассистент Эрик Зёлльнер, оба австрийцы, решительные, сильные и компетентные, и компьютерный гуру Каспар Каллас из Эстонии. Каспар сам снимал фильмы, разработал важнейшую часть программного обеспечения для «Аватара» Джеймса Кэмерона и вдобавок был блестящим оператором. Я выставлял свет с помощью плоской переносной панели и записывал звук, когда мы снимали разговоры с учеными. За несколько минут до входа в пещеру мы каждый раз методично проверяли весь свой инвентарь так же, как авиапилоты проходятся по своим чек-листам перед пассажирским рейсом. Но в один из съемочных дней при крутом спуске на нижний уровень пещеры сломался аккумулятор устройства для хранения данных. Напряжение у него было нестандартное, поэтому его никуда нельзя было подключить. Что делать? Чтобы выбраться на поверхность, пришлось бы открыть дверь. Мы потеряли бы драгоценный съемочный день уже через несколько минут после его начала. Тогда три члена команды разработали план: стоя на коленях на узком настиле, они разобрали аккумуляторный пояс. Из инструментов нам понадобились только тонкая отвертка и швейцарский армейский нож, а я, как ассистент во время хирургической операции, держал фонарик для этой троицы. Меньше чем за час они сами собрали аккумулятор, и мы смогли начать съемку. Я рассказываю об этом потому, что со мной в команде всегда работали технические специалисты высочайшего уровня, готовые без колебаний справляться с любыми трудностями, возникшими на пути. Сохранность пещеры и вправду требовала от нас большой осторожности. По возможности нужно было почти не дышать, а чихнув, можно было ненароком сдуть угольную пыль с рисунков, в которых используется черный цвет. В одном месте на песчаной почве виднелся след ребенка – собственно говоря, следа было два, потому что рядом с детским параллельно шел след волка. Дело в том, что в доисторические времена большим входом в пещеру пользовались не
