А потом заварим дверь снаружи. И заколотим окна. И — проблема решена.
— Но она же делает это не со зла, — вздохнула я. — Она хорошая. Никого не хочет обижать…
— Ммм, да? А по-моему, она или хитрая или полная дура.
— Эй!
— Что "эй"? — передразнил Платон. — Ты сама-то посмотри. И что у нее там за магия? Так, какой-то хилый дар, да? Что она там на тестах сделала, говорили, я не помню уже, ручку в воздух подняла? Базовая левитация? Да плевать на нее, сходите вы с Рейн к коменданту, пусть он ее от вас в подвал отселит. Или в туалет. Я там один на третьем этаже раздолбал-
— Ты что сделал?!
— Случайно! Случайно раздолбал. Я боролся за правое дело! Я пытался смыть пробравшуюся на территорию академии гадюку в унитаз! — он кивнул в сторону дернувшегося на этих словах Гордея Змеева. — Так вот там теперь, считай, свободное пространство. Как раз ей будет куда цветочки поставить.
Я уронила голову на сложенные руки и с мученическим стоном закрыла глаза.
Да, на первичных тестах дар Надежды был невероятно слаб и относился к общим способностям, но я-то знала, что на церемонии распределения у нее проявится дар семьи Змеевых — пекельное пламя.
И что тогда?
В один прекрасный день мы проснемся, а вокруг одни угли, потому что Надя нечаянно спалила комнату?
Я уже начинала понимать оригинальную Дафну.
Советы Платона, конечно, никуда не годились, но что-то делать со всем этим было определенно нужно.
— Ты все еще здесь? — кисло уточнила Евжена.
Надежда еще крепче прижала к себе букет, не зная куда деваться, так крепко, что еще чуть чуть и она бы вдавила его себе в грудь.
— Я поставлю его на окно, — предложила она. — И мы его откроем. Комната будет проветриваться и-
— И Дафну сдует, — всплеснула руками Евжена. — Я поражаюсь. У тебя просто одна идея невероятнее другой!
— Тогда не будем открывать! — зажмурилась Надежда. — У Дафны нет аллергии, цветы ей не помешают. Правда же?
Она с улыбкой посмотрела на меня.
И честно.
Я была полна благородных порывов.
Но даже у меня был определенный фитиль терпения.
Весьма короткий, как оказалось.
Я молча подошла к Надежде, вырвала у нее из рук букет и, не обращая внимания на последовавший за этим невнятный бубнеж, стремительно вылетела в коридор.
Это был мой букет в конце концов. Нечего тянуть к нему свои лапы.
И я его выкину. И пусть мне только повстречается Змеев. Я все ему выскажу. И о букете, и о его противной роже.
Меня внезапно охватила необъяснимая злость.
На Надежду, на цветы, на всю эту идиотскую ситуацию.
Запах был одуряющим, таким сильным, что меня замутило, перед глазами заплясали цветные пятна, и я на полном ходу в кого-то врезалась.
Инерция швырнула меня назад, и я бы непременно шлепнулась на задницу, если бы человек, в которого я врезалась не подхватил меня под талию, прижимая к себе. Я подняла глаза, намереваясь поблагодарить его и извиниться, но слова застряли у меня в горле, когда я осознала, с кем именно столкнулась.
Никогда прежде я не оказывалась так близко к Лукьяну Хилкову, а теперь нас разделял разве что проклятый букет.
— Извини. И, эм, спасибо, — сглотнув все же пробормотала я и попыталась вывернуться из хватки Хилкова.
Но не тут-то было. В его стеклянных, безучастных глазах мелькнуло какое-то насмешливое выражение, а у меня по спине пробежали мурашки, когда вместо того, чтобы отпустить, Лукьян Хилков лишь притянул меня ближе, вглядываясь в мое лицо.
Я всегда считала Лукьяна невероятно безобидным, таким слабым, что за ним стоило по возможности присматривать. Вот только это как-то совершенно не вязалось с той силой, которую я ощущала в этом своеобразном объятии.
Я нахмурилась, и пихнула его в грудь свободной рукой.
Не помогло.
Зато привлекло внимание желтых глаз к цветам.
Должно быть, они пахли поистине отвратительно, потому что никогда прежде я не видела на лице Лукьяна Хилкова такой кристально чистой ярости.
— Нужно быть осторожнее и хоть иногда использовать глаза по назначению, — недобро усмехнулся он.
— Я же извинилась! Эй!
У меня не было никакого желания устраивать сцену, но это было уже слишком. Я ничего ему не сделала. Я никогда не говорила ему ни единого плохого слова. Я наоборот всегда старалась ему помочь.
Невнимательность это что, такое великое преступление?
Я еще раз дернулась, намереваясь плюнуть на совесть и пнуть его, если это не поможет, но Лукьян все же выпустил меня из объятий.
Он недовольно вздохнул и закатил глаза.
— Если бы это тебе помогло, — сказал он. — Если бы это только могло тебе помочь, Дафна.
Я задохнулась от возмущения.
— Прозвучало как угроза!
— А?
Он выглядел по-настоящему удивленным и обиженным, словно ему даже в голову не приходило, что это можно расценить как угрозу, хотя чем, бога ради, это еще могло быть?
— Все совсем не так, я предупреждаю тебя.
— Это одно и то же!
— Ну что за характер, — снова переключился в режим несчастной жертвы Хилков, его глаза обиженно заблестели, и мне резко стало даже как-то стыдно за свою вспышку. — Никакой благодарности.
— Я сказала “спасибо”!
— О, конечно, моя ошибка.
И резким движением вырвал у меня из рук букет. Недобро прищурился, покрутил его так и этак.
— Какая мерзость, — сказал он.
И так и не вернув мне его ловко нырнул за угол прежде, чем я смогла придумать достойный ответ.
* * *
После того столкновения с Лукьяном Хилковым в мою жизнь вернулись ночные кошмары.
Это было неприятно, к тому же мало походило на совпадение, если начистоту, я вообще не верила в совпадения, но и предъявить ему мне было нечего.
Представляю, насколько нелепо я буду выглядеть со своими обвинениями. Я и сама себе казалась ненормальной, а Лукьян так и вовсе скажет — и ты туда же. И я окажусь в одной компании с Гордеем Змеевым, а я меньше всего хотела оказаться с ним в одной компании. Находиться с ним в одной академии — уже было слишком.
Теперь кошмары стали хуже и запутаннее, чем раньше. Я совсем ничего в них не понимала. Каждую ночь мне снилось, что я задыхаюсь, потом куда-то бегу, а в спину мне летит испуганный женский крик.
Кто кричал?
Куда я бежала и почему?
Об этом мне оставалось только гадать.
Будь у меня больше деталей, может, я бы и смогла что-нибудь с этим сделать. Но даже в те дни, когда у меня была такая
