class="p1">Ануш похлопала по карманам и покачала головой.
— Ладно.
Он шел к дому, а слуги бездуши собирались в круг и брались за руки. Влад замер перед дверью и оглянулся — Ануш и Ленка замкнули цепочку. Их лиц видно не было, но обе всхлипывали, и Влад понял — осознание наполнило страхом, — что они плачут. Кто-то зарыдал в голос — вой и причитания неслись уже отовсюду. Скорбный хоровод качнулся вправо — слуги бездуши шагали по траве и оплакивали нечто, известное только им.
Влад решился и переступил порог.
— Ты мне должен, — жалобно сообщил из темноты детский голос. — Я вернул тебе память, а ты меня кинул.
— Не кинул, я здесь. Что я тебе должен?
— Пригласи того, кто стоит за дверью. Без приглашения он не сможет войти.
«Проверь», — шепнул Мирон, и Влад провел рукавом по запотевшему окну. Вытянул шею, чтобы рассмотреть того, кто ждал снаружи…
«Не смей! Заткнись!» — крикнул Мирон. В ушах зазвенело, но было поздно.
С губ уже сорвалось совсем тихое:
— Ноа…
— Ноа! — возликовал голосок бездуши. Так близко, что дыханием качнуло волосы у виска.
Будто услышав, Ноа по ту сторону вскинул голову. Плачущий хоровод двигался все быстрее, уже неразличимы были люди, и Ноа, развернувшись, побежал туда, к ним. Он раскинул руки — слуги бездуши приняли его в круг, и Влад перестал его видеть.
Собственное тело будто сгинуло. Ни рук, ни ног — только голова, в которой еще оставались мысли. Влад попытался схватить бездушь, чтобы свернуть ей шею, но тощий, размером с девятилетнего ребенка, Серафим выскочил из пуховика и прыгнул на стену, со стены — на потолок, пробежал по нему и затаился в углу.
«Лампада», — убито подсказал Мирон, и в темноте Влад различил еле заметный красный уголек.
Чем бы это ни было, оно еще тлело, и Влад смахнул его вниз. Искры разлетелись по деревянным половицам и одна за другой погасли. Влад бросился на колени и начал дуть. Рука уткнулась в мягкое — ткань, ворс… Ковер! Едва уловимо запахло паленой синтетикой. Влад подул еще, прикрывая уголек ладонями. Бездушь в углу шипела и плевалась. Ворс затрещал — и по поверхности побежало пламя. Влад сдернул с окна ситцевую занавеску и скормил огню. Он хватал книги, выдирал страницы и раскидывал по комнате. Скатерть, ломкие сухоцветы, дрова из печи вспыхивали, острая тень твари скакала над головой, металась от стены к стене.
«Валим!» — напомнил Мирон, и Влад плечом ломанулся в горящую дверь, выкатился наружу, дымясь и откашливаясь — изба пылала. Он отполз на пару метров и смотрел, как детское лицо возникает то в одном, то в другом окне, а хоровод все кружил, захлебываясь плачем, еще более громким, чем треск огня. Когда жаром выбило стекла, искаженное страхом лицо ребенка скрылось, будто кто-то рывком утащил его в дом.
— Прощай! — крикнул проскудник Геннадий Петрович и с разбегу сиганул в огонь.
— Прощай! Прощай!
Один за другим слуги бездуши отталкивались от земли и прыгали. Небо сияло заревом.
— Прощай! — помахала Ленка.
— Спасибо, — улыбнулась Ануш. — Прощай!
За ее спиной, прикрыв глаза, оставался один только Ноа. Он сделал шаг, другой…
— Стой! — заорал Влад и бросился наперерез. — Ноа! Стой!
Он вцепился в него, казалось, намертво, однако Ноа снова и снова высвобождался — Влад словно пытался удержать пустоту.
— Прощай.
* * *
Камушки гравия разлетались из-под подошв, перед глазами мелькали утки на озере, спины и стаканы с напитками. Огибая фонтан, он влез во все кадры, наступил на подол невесте и толкнул ребенка с мороженым. Дорога пошла вверх, в затылок долбило солнце, из футболки можно было получить пару литров влаги, просто ее отжав.
По школьной привычке тасуя в уме уважительные причины, он поддал ходу. Наврать, что задержали электричку? Но не на час же… За час можно двадцать бабушек через дорогу перевести. Трубу прорвало, соседке скорую вызывал, котенка снимал с дерева. Не слышал будильник — честно и тупо. Да ёлы…
Парадная дверь, если это, конечно, была она, оказалась заперта. Мирон дважды подергал за витые ручки. В висках уже стучал солнечный удар, но он решительно рванул вокруг дворца. Закрыто, закрыто, закрыто…
— Молодой человек! — крикнул пожилой мужчина в форме охранника. — Вход там! — Он указал на стеклянный павильон во внутреннем дворике. Ну да, конечно, всем же понятно, подумал Мирон, а потом заметил огромные белые буквы «ВХОД» на красном фоне. — Только сегодня понедельник — музей не работает.
— Спсб! — выпалил Мирон и нырнул в кондиционированную прохладу павильона.
— Да неужто, — каркнула Калерия и усвистала вниз на эскалаторе. Мирон промолчал, что она могла бы подбросить его на машине без кучи дурацких пересадок, а заодно и разбудить: он задыхался.
Внизу она пригладила ему волосы крючковатыми пальцами. Здесь было темно, и перед глазами плавали яркие пятна. Мирон смотрел на них и боялся, что грохнется в обморок, как когда-то с бабушкой в церкви.
— Во. А то на чорта[2] похож.
Она заковыляла не по стрелке «Большой дворец», а в Хлебный дом, направо. Во дворце Мирон был в пятом классе, с экскурсией от школы. Сначала им рассказывали про царицу, а потом выкатили блинов, и блины он помнил, а про царицу — нет. Перед Хлебным домом все заныли, что устали, — хлеба после блинов и правда совсем не хотелось. В экскурсионном автобусе Мирон задремал и проснулся, только когда Алису укачало и вырвало блинами ему под ноги. Еще благодарил, что не выше.
Хлебный дом оказался скромнее и меньше дворца, хлебом здесь и не пахло. Сразу за лестницей Калерия опустилась на лавку, Мирон остался стоять. Это был внутренний дворик: уличная плитка на полу, стрельчатые окна второго этажа, под прозрачной крышей — горшки с цветами. Имитация сквера в замкнутом пространстве. Краем глаза он приметил небольшой деревянный органчик, потом, когда стоявшие впереди чуть расступились, Василия на лавке напротив, тот сидел с пустым взглядом и смотрел прямо перед собой, и только в конце — что все здесь, даже Калерия, были одеты в серенькие льняные робы, как у художников, и круглые шапочки. Все, кроме него и Василия. Несколько шапочек валялось на полу — вероятно, ими кидались.
«Ты как?» — взглядом спросил Мирон.
«Отвали», — так же ответил Василий и отвернулся.
— Посмотрите на нее! — вопил тип без шапочки с аккуратно подстриженной бородкой. — И это будущая шорница ЦАО?!
Мирон подпрыгнул и увидел сидевшую рядом с Калерией зареванную Еву. Никита, ее подмастерье, делал вид, что увлечен устройством деревянного органчика.
— Послушайте, — встала коротко стриженная женщина в робе поверх черной косухи. — Ева еще дитя. Южный округ — это два мертвых мужа
