на выходе я оглядываюсь, то вижу, как тот мужчина встает и, будто нетерпеливая лань, стрелой мчится к сцене.
Едва выбежав на улицу, я начинаю смеяться. Обернувшись, вижу рядом Уилла, который широко улыбается.
Тем временем вышибалам, стоящим по обе стороны от двери, совершенно не смешно.
– Спасибо, – начинаю говорить я в тот же момент, когда Уилл спрашивает:
– Что это было, черт возьми?
Я перестаю смеяться и улыбаюсь ему. На секунду он становится похож на мальчишку. Не на босса, которого я бо́льшую часть времени боюсь, а на мальчика из соседнего дома. С которым в детстве дурачишься и швыряешь камни в ручей.
Помешкав, я все же решаюсь:
– Пойдем со мной, если хочешь. Я все расскажу.
Я вижу, как у него на лбу появляется морщина, и на секунду облако, на котором я парю, опускается.
Не знаю, о чем он думает, но он явно сомневается. Почему?
Я ощущаю, как внутри у меня нарастает паника.
Я пригласила босса на свидание?
Он так думает?
И не хочет идти со мной, потому что осознаёт, что он мой босс?
Он думает, что я к нему подкатываю? О боже, я что, правда к нему подкатываю?
Но, прежде чем мои мысли успевают свернуть к новой серии вопросов, его лицо расслабляется.
На смену хмурости приходит решительно беспечная улыбка.
– Показывай дорогу.
Я выбираю наименее захудалое заведение из пяти расположенных в непосредственной близости, и мы направляемся к его дверям. На контрасте с холодным январским воздухом залитой неоном улицы в баре неожиданно жарко. По меньшей мере сотня лампочек в индустриальном стиле висит на проводах над толпой, а в углу играет какая-то музыкальная группа. Мы делаем заказ и садимся на стулья у кирпичной стены рядом с бильярдным столом.
Уилл сразу бросает на меня выжидающий взгляд.
– Ну так что? Ты… таким образом развлекаешься? Притворяясь агентом по выходным?
– Если хочешь знать, то да, – отвечаю я, перекрикивая музыку, разговоры и царящий вокруг хаос. – В последнее время это одно из моих главных хобби. Так мне есть чем заняться по вечерам.
Я улыбаюсь и делаю глоток пива.
– Ясно, – говорит он и смотрит на меня с притворным осуждением. – Значит, твоя социальная жизнь настолько же увлекательна, как и моя.
– Ты всегда можешь ко мне присоединиться. Сегодня я увидела тебя в деле. Из нас получится отличная команда.
Черт. Я опять это делаю.
Я хочу всплеснуть руками и заверить его в том, что не флиртую, но потом понимаю, что, конечно, так лишь подтвержу его сомнения. Вместо этого я сижу, пытаясь (безуспешно) выдавить из себя непринужденную улыбку и притворяясь, что меня внезапно заинтересовала сумка проходящей мимо женщины. Пайетки. Как увлекательно.
Но когда Уилл нарушает молчание, то меняет тему. Он будто взял мои слова и аккуратно убрал их под стол.
– Значит, наш менеджер по маркетингу и графический дизайнер хочет стать звездой кантри.
– Да, – отвечаю я, оживленно кивая и с радостью переходя к новой теме. – Да, похоже, тайное стало явным. Как ты догадался?
– Ну, не считая того, что она поет на сцене, что, конечно, само по себе большая зацепка…
– Конечно, – повторяю я.
– …я бы сказал, прическа а-ля Долли Партон[30], пряжка ремня со стразами, который она надевает на совещания, и фотография у нее на столе, где она поет и играет на гитаре, с надписью «Следующая Тейлор Свифт» жирным розовым шрифтом.
– Ах да, – произношу я, отклоняясь к стене. – Значит, отчасти это и моя вина. Я подарила ей ту фотографию еще в колледже. – Я улыбаюсь, но слегка хмурюсь, вспоминая, какой крутой и элегантной казалась мне та рамка, опыленная золотистой краской из баллончика и покрытая тысячей блесток, хотя вообще-то она была (и остается) чудовищной. Однако Лайла заявила, что в восторге от нее, и в самом деле до сих пор переносит ее с собой с одного стола на другой.
– Ты хорошая подруга, – говорит Уилл.
Я смеюсь.
– Если портить человеку жизнь уродливыми самодельными подарками, которые он считает своим долгом хранить, означает быть хорошей подругой, то я согласна.
Он терпеливо улыбается, будто признав мою шутку, но не желая отклоняться от темы.
– Я не только про рамку. – Он обводит рукой бар. – А про то, что ты делаешь. Про все. Мало кто вот так будет рисковать ради подруги, надеясь, что она станет рок-звездой.
У него искреннее выражение лица, и, испытывая внезапный дискомфорт от его прямолинейного комплимента, я улыбаюсь.
– Звездой кантри, – поправляю его я. – Либо кантри, либо ничего. У всего есть свой предел.
– Разумеется. Приношу свои извинения. Кантри.
Он улыбается мне с оживленным и даже веселым выражением лица. Разница между тем, как он держится на работе и в свободное время, ошеломительная. Его рука расслабленно лежит на столе. У него в глазах мелькают искры, пока мы продолжаем наши безобидные игры.
Можно подумать, это два разных человека. Уилл, парень, который тусит с тобой после работы, шутит и рассказывает истории. И Уильям Пеннингтон, мужчина в безупречном сером костюме, который широкими шагами ходит по коридорам издательства так, будто рассекает толпу медлительных туристов на Манхэттене, спеша по своим делам.
На этой неделе я была вместе с ним как минимум на шести совещаниях, и он ни разу не улыбнулся. Ни на одном.
– Тебе нравится твоя работа? – Я не успеваю остановить себя, прежде чем слова срываются у меня с губ: – Я имею в виду новую.
Его спокойное лицо тут же напрягается.
– Мне просто интересно, – быстро добавляю я, – потому что, мне кажется, быть на вершине – это большой стресс. Сейчас тяжелая экономическая обстановка и все такое.
Не надо было этого говорить, Сав. Он явно не хочет, чтобы ему об этом напоминали. Я чудовище. Я как тот незнакомец в продуктовом, который спрашивает, не плохо ли вам, потому что вы ужасно выглядите.
– Я не на вершине, – говорит он.
– А, да, – отвечаю я. Меньше всего мне хочется спорить из-за того, что значит «вершина». – Конечно. Значит, надеюсь, не все так плохо. Мне просто было любопытно. Ну ладно.
Я смотрю на свои скучные черные туфли и пытаюсь привыкнуть к новому раскладу. Только что я чувствовала себя, ну не знаю, привлекательной и веселой. А теперь я словно ребенок в школьной форме, который разговаривает с учителем.
– Я не сказал, что ты не права, – помолчав, говорит он. – Просто я не на вершине. И в этом-то и проблема.
Ого. Так он решил быть честным. Если бы он не смотрел на меня с таким скромным и искренним выражением лица, если бы я прочитала эти его слова на бумаге, то сказала бы, что он невероятно горделивый, скорее даже эгоистичный. В конце концов, кто открыто признаёт, что его основная проблема в том, что он не директор? Будто его личные амбиции задеты тем, что он второй по важности человек в компании. Как он объяснил мне, жалкому младшему редактору. Вот уж действительно первая из проблем «первого мира».
Но что-то в его лице подсказывает мне, что я неверно трактую его слова, и я как раз собираюсь открыть рот и задать уточняющий вопрос, когда он вскидывает брови и спрашивает:
– А что? Как я выгляжу на работе?
– Ой… – Я нервно смеюсь, потому что это мне обсуждать хочется меньше всего. Что я должна сказать? «Ну, Уилл, раз уж ты спросил. Ты выглядишь и ведешь себя напряженно, как булавка с заостренной иглой. Ты пугающий, слишком серьезный и, откровенно говоря, девяносто девять процентов времени кажешься несчастным».
Всю неделю после нашей неожиданной встречи в «Пейнтид Пони» он почти не смотрел мне в глаза. Будто встречи не было вовсе. Он только отдавал приказы, работал за закрытой дверью по десять часов в день, загадочно уезжал на несколько дней, а в один страшный день уволил Клайва. (Будем честны, он был менеджером по маркетингу, но не разбирался в компьютерах. Его время пришло.)
Но даже если так, главное слово для описания Уилла, которое приходит мне на ум, – это «пугающий».
– Продуктивно, – наконец говорю я, выбрав наименее обидный
