лондонской моде, шагавшего по улице от японского посольства к банку Шанхая и Бангкока; старого китайца Мяня, торговавшего по всему Посольскому кварталу газетами и бамбуковыми корзинами, параллельно – как подозревал Джеймс, – подвизаясь почтальоном как минимум у одной шпионской сети – а может, даже и в нескольких.
Так что, когда Эшер выбрался из повозки возле ярко освещённых бронзовых дверей Пекинского клуба и расплатился с рикшей («двадцать пять центов, в любую точку города, быстро-быстро…»), он сразу же заметил, как из ворот австрийского посольства, лежащего в паре сотен футов дальше по улице Оленя, выходит ребе Карлебах. Его чудовищно старомодное пальто, белую бороду и шляпу с низкой тульёй невозможно было не узнать даже издали. Поэтому Эшер не сразу направился к дверям клуба, а прошёлся вниз по улице, наблюдая за высокой ссутуленной фигурой, маячащей у ворот посольства. Карлебах обернулся, попрощавшись с кем-то, а затем поклонился, коснулся полей шляпы и направился к клубу. И никаких покупок у него с собой не было.
Эшер ещё пару мгновений постоял, глядя на профессора, а затем отправился в клуб. В вестибюле его уже дожидалась Лидия – восхитительно красивая в зелёных и янтарно-жёлтых шелках, – а вместе с ней барон Дроздов со своей горластой баронессой и худосочный старый профессор Фейдро. Когда Карлебах поднялся в вестибюль, Эшер не стал расспрашивать его об австрийском посольстве – но позже отметил, что за всё время ужина, состоявшего из отменной йоркширской ветчины с зелёным горошком, ребе и сам ни разу не упомянул о нём. Как и о том, купил ли он галстуки. Лидия же спросила, как прошёл его визит в Шёлковый переулок, не нашёл ли он проводника, чтобы посетить храм Вечной Гармонии, – Карлебах ответил, что не нашёл, – и посетовала, что ему пришлось так быстро уехать из отеля.
В общем, как отметил про себя Эшер, врать его наставник не умел совершенно.
«Так что если бы даже Министерство внутренних дел Германии попыталось завербовать его, то очень быстро бы разочаровалось».
Как бы там ни было, Джеймс даже представить себе не мог, чтобы его друг допустил, чтобы какое-нибудь правительство хотя бы краем уха услышало что-нибудь об Иных. Особенно его собственное и особенно теперь, когда оно вступило в тесный союз с Германией.
И всё же стоило запомнить эту деталь.
Потому что в гостинице Джеймса дожидался Исидро.
На обратном пути Карлебах, Джеймс и Лидия наняли двух рикш.
Когда чета Эшеров переступила порог «Вэгонс-Литс», слуга-китаец передал Джеймсу записку, написанную характерным почерком шестнадцатого века. Под вопросительным взглядом Карлебаха Эшер выразительно нахмурился и сообщил: «Это очередные сплетни о Ричарде Гобарте», – и отправился следом за слугой в ту отдельную гостиную с голубыми шторами, где прежде встречался с графом Мизуками. Исидро обнаружился в кресле у камина, разглядывающий популярный путеводитель по улицам Пекина.
– Я переговорил с ещё одним вампиром, – сообщил он, когда Эшер закрыл дверь.
– Значит, местные – как минимум один из них – всё-таки владеют английским? – Эшер стащил перчатки и протянул руки к огню. – Или испанским – иезуиты уже три столетия посылают сюда миссионеров…
– Святой отец Орсино Эспириту был одним из них, – Исидро выглядел уже далеко не таким измождённым, как во время их последнего разговора – по всей видимости, он всё-таки покормился где-то, вероятно, подальше от города. Однако в его глазах по-прежнему плескалась тревога. – Он спит в склепе заброшенной часовни неподалёку от старого французского кладбища.
Эшер отметил, что на Исидро, как всегда, безупречно чистая сорочка и новый костюм – на этот раз не чёрный, а графитово-серый.
Так где же всё-таки укрывается он сам?..
– Часовню сожгли во время Восстания, – продолжил Исидро, – и сейчас от неё остались практически одни развалины. Отец Орсино смертельно боится, что его кто-нибудь обнаружит, поэтому мне пришлось гоняться за ним по всем дворцовым садам, а когда я всё-таки настиг его, оказалось, что он совершенно чокнутый.
– Не больно-то обнадёживающее начало. И что он сказал о прочих пекинских вампирах?
– Он заявил, что все они превратились в богов. – Исидро умолк и некоторое время сидел, задумчиво глядя на тлеющие угли, сложив длинные тонкие пальцы на худых коленях, обтянутых тканью элегантных брюк. – Похоже, в его понимании их образы слились с образами Князей Ада, распоряжающихся грешниками, так что он порядочно утомил меня расспросами о том, где находится гора ножей – на первом кругу или на четвёртом, и как готовят грешников на втором кругу – жарят в масле или варят. А ещё, как он мне поведал, изначально в Аду было сто тридцать четыре круга, но позже, во времена династии Тан, их реорганизовали, так что количество сократилось до восемнадцати. И спросил, не знаю ли я, часом, как это произошло? В общем, я сам чуть не спятил от этих расспросов.
– Интересно, за кого он вас принял? – полюбопытствовал Эшер, устраиваясь в кресле напротив.
– Очевидно, за представителя Инквизиции, явившегося, чтобы отвезти его обратно в Испанию. Каюсь, я не стал его разубеждать, напротив, припугнул, что работаю с тайными посланниками Папы – с тобой и госпожой Лидией, – так что не забудь об этом, если вдруг столкнёшься с бедолагой Орсино лично. Большую часть последних трёх столетий он скрывался в угольных шахтах где-то в Западных горах… – Исидро осёкся, заметив, как Эшер резко выпрямился в кресле. – И выбрался из них лишь этим летом, потому что, по его словам, там развелись вонючие бесы, и он побоялся, что его убежище могут раскрыть.
– Этим летом?
– Первый бес, по его словам, появился прошлой зимой. Тогда Орсино решил, что это просто бандит, спятивший и отбившийся от своей ватаги, но не стал нападать на него, потому что этот человек был католиком – уж не знаю, как он сумел это определить. А позже этот человек якобы превратился в монстра и начал сам нападать на бандитов и на селян, если те не успевали вернуться домой до захода солнца. Отец Орсино старался держаться подальше от яо-куэй из опасений, что они донесут Князьям Ада о том, где он прячется. А позже, как он сказал, их стало невероятно много, отчего он начал бояться, что его убьют и сожрут так же, как убивали и жрали деревенских свиней – а то и самих селян, когда их удавалось поймать.
– Но до этого он прятался в холмах?
– Да, от Князей Ада, – Исидро повернулся, и его жёлтые глаза сверкнули, отражая свет камина. – Как он утверждал, они хотят убить его за то, что, будучи слугой Христовым, он обратил в свою веру так много китайцев, что в Аду стало пустовато. По всей видимости, оклад тамошних Князей напрямую зависит от рабочей нагрузки.
– Или они почувствовали себя
