Пора решить, как мы доберемся до Корифейских гор.
– Отличный боевой настрой! Только насчет транспорта и маршрута все решено уже полгода как. Я, по-твоему, просто так в этом доме тебя дожидался? Заказанное Теодором снаряжение я давно купил, необходимые припасы готовы. В нашем распоряжении превосходный фургон, запряженный двумя дэрнирскими лошадьми – такие увезут нас до самого Змеиного моря, если вовремя не натянуть удила.
– Так мы поедем в фургоне и по тракту? – спросил Ноланд, представлявший поход более тяжким.
– Разумеется! Дорога дальняя, а сколько часов ты готов провести в седле? Да и груз тяжелый… Поедем с относительным комфортом, сменяя друг друга на козлах. Чтобы привлекать поменьше внимания, двинемся по Старому тракту, он южнее главного и практически заброшен. Дней за десять мы доберемся до крохотного шахтерского городка Самородок. Он расположен рядом с западными отрогами Корифейских гор. От него до места раскопок – рукой подать.
– И отец там?
– Там. Во всяком случае, был там полгода назад. Ты готов ехать?
– Да! – воскликнул Ноланд, вскакивая со стула.
– Тогда помоги мне вымыть посуду, и отправимся.
***
Измучив коня непрестанным галопом, Арчибальд наконец достиг дома Вереска, белизна которого выделялась на фоне зеленых лугов, словно потерянный в траве мраморный шарик. Часть волос выбилась из-под банта, и растрепанные русые пряди щекотали нос, лезли в глаза. Не желая возиться с калиткой, рыцарь заставил коня перепрыгнуть низенькую ограду из белого камня и спешился только во дворе.
Два кипариса по краям крыльца стояли, как невозмутимые стражи. Арчибальд барабанил в дверь, пока не заметил записку. Ударив по двери еще пару раз, он сорвал бумажку и прочитал послание. Сообщалось, что пациент скончался так и не придя в себя, а Вереск взял на себя похороны и увез тело. Куда увез – не написал.
Есть ли в этих диких степях кладбища или здесь практикуется кремация, Арчибальд не знал, но это его и не волновало. Он не поверил ни единому слову в записке. Как же, Ноланд Бремер, сын ученого, которого они ищут, случайно помер и испарился вместе с загадочным ученым. Нет, они все заодно – один большой заговор под самым его носом! Арчибальд разорвал записку, швырнул клочки на мощеную мрамором дорожку и растоптал. Он почувствовал, как накопившаяся за весь день злость в груди достигла точки кипения и разлилась по всему телу жгучей волной, неся неожиданное спокойствие и грозную решимость.
Рановато ушел отряд… приор пропустил то, что они искали месяцы напролет – след Бремера. Но Арчибальд справится в одиночку. Он найдет не только сбежавшего соглядатая, оказавшегося сыном Бремера, но и самого Теодора Бремера. Это потянет на красный перстень. А может быть, и сферу найдет – раньше приора! Это потянет на звание приора или командора крепости… а если он единолично выполнит миссию отряда и уничтожит пресловутую сферу, то предстанет перед самим Великим магистром, окруженный славой, а там и место в капитуле считай что обеспечено и вместе с ним – власть, почет, огромное жалование. Тогда даже ненавистный сэр Галад станет одним из его подчиненных. Будто сама судьба раскрыла перед Арчибальдом драгоценный ларец шансов на лучшую жизнь, и он поспешил не упустить их. И горе тому несчастному, кто вздумает ставить ему, рыцарю Ордена Совершенства, препоны!
Глава 14. Голубой баал
Нахалку звали Фифи Юджени. Фифи – для друзей, Юджени – для чужих людей и чиновников. Для Ямы – Юджени. Нет, это она пошутила, для него, конечно, Фифи, ведь они теперь вместе участвуют в конкурсе и зависят друг от друга. Она происходила из семьи Дюран, приехавшей в Ажен около трехсот лет назад, когда власти Луарции восстанавливали провинциальные городки после тирании Кха. Их семья получила небольшое поместье и мельницу, чтобы налаживать в этих землях сельское хозяйство. Дальше она рассказывала про всю родню, и Яма слушал невнимательно.
Они сидели в легких плетеных креслах напротив друг друга за столиком, как будто в летнем кафе. Оба шикарно одеты по столичной моде – денди с подругой приехал погостить в провинцию, как сказал мэтр Патрис, пресвитер прихода Голубого баала. Яме было неуютно в непривычно светлых и тонких одеждах, Фифи хмурила брови и кусала губы. В узорчатых чашках на столике был налит вместо чая кипяток, лишенные запаха ломтики черствого кекса не вызывали аппетита даже у голодного Ямы. Но со стороны все выглядело красивым чаепитием. С минуты на минуту по команде мэтра должны были раздвинуть занавес, чтобы публика увидела воплощение его эстетических задумок.
По сути конкурс был соревнованием между Фифи и фламином Патрисом. Фифи находила постороннего человека (одетого максимально несуразно, например, в деревенскую дерюгу, но при этом более-менее симпатичного), чтобы представить его публике на всеобщее осуждение. Заранее она готовила гостю модный наряд, который преобразит увальня в изысканного франта. Для себя она тоже подбирала соответствующую одежду и в финале конкурса вместе с гостем демонстрировала публике образцовую и модную пару. Но перед этим фламин тоже подбирал для Фифи с гостем наряды, предлагая экспертное видение мэтра. Фламину приходилось импровизировать, так как юношу он видел впервые – это была фора для министранта, готовившего наряды заранее. В конце публика голосовала и выбирала лучший вариант.
Фифи никогда еще не побеждала. Лучшее, что у нее получалось – разделить зрительские голоса поровну. Мэтр Патрис всегда находил решения более изящные, его наряды ненавязчиво подчеркивали достоинства внешности гостя и незаметно скрывали изьяны. Сейчас Фифи была близка к отчаянию, Яма и представить не мог, что эти колкие глаза на смешливом лице могут окаменеть и надолго уставиться в одну точку. Пока они сидели за кулисами, она ничего не говорила, только кусала губы и уже съела всю помаду. В этот раз вариант фламина Патриса был не лучше и не хуже. Он в точности совпал с ее собственным. Не важно, был
