загибать пальцы, вспоминая всех родичей, одиннадцать, вроде никого не упустил, и из одиннадцати трое владели даром.
— А из правнуков только я и сын Беляя владеем даром?
— Э не, дочка Весты, Лияна, ветром комаров гоняет.
Тоже трое, и только я один имею сдвоенный дар, дар жизни и ветра.
— Слушай, а откуда дар ветра у нас в роду, ты же раны можешь затворять.
— Так жена моя, Мира, могла мошкару гонять, я думаю, оттуда и передалось.
Получается, прямые наследники Даром не обладали, но среди внуков и правнуком сила появлялась. Выходит, что если родители являются оба одаренными, то дети могут быть бездарными.
А отсюда вывод, что одаренность родителей на появление дара у детей, на прямую не влияет. Однако если в роду были одаренные, то шанс рождения ребенка с даром увеличивается, хотя, чтобы выводы делать, статистики маловато. Все равно интересно получается.
— Деда? — задумчиво протянул я.
— Ну чего тебе еще? Да и где Мирославу носит.
— Деда, а почему я про твоих родителей и твоих родичей ничего не знаю?
Старик весь напрягся и стал походить на громовую тучу, еще чуть, и молнии начнет взглядом метать.
— А нечего про это знать, не твого умишка это дело, быльем там все поросло.
— Деда, ты чего? Интересно знать о своих прародителях, да и, может, это важно, не зря же нас Триглав выбрал.
Дед смотрел на меня злым взглядом и играл желваками. А до меня начало доходить, что не стоило лезть в это дело.
Вдруг Рознег весь как будто сдулся и перестал напоминать грозного старца, стал самым обычным стариком, уставшим от жизни. В глазах у него плескалась застарелая боль.
— Был у Велетов великий князь Мелигаст, — начал старик.
— Это у каких Велетов[4]? — я не мог сообразить.
— Будешь перебивать, не стану сказывать, у тех, которые еще вильцами прозываются, а немцы и другие соседи лютичами кличут. Так вот, было у того Мелигаста два сына, а еще и брат был Челадраг.
— Изменить хотел тот князь много и укрепить свою власть, дабы легче было противостоять врагам, саксонцам, немцам, ободритам[5] да и другим. Вот только не приняли новшеств тех, не по покону, да и погубили того князя. А за место него князем стал его брат Челадраг, старший сын Мелигаста от болезни помер, — дед грустно хмыкнул.
— А вот младший княжич пропал. Его вывез дружинник, друг князя, в те места от куда сам родом. И звали того княжича Рознег.
Дед отвел взгляд и смотрел вдаль.
— Так погоди, деда, тебя так же звать, тогда получается, это ты младший княжич и сын великого князя.
Дед грустно хмыкнул.
— Был когда-то, много лет назад, а сейчас я Рознег волхв Триглава, — сказал, словно припечатал, мой старший родич.
Ну ни черта себе Санта-Барбара в глубине веков, это же получается, что рода мы не худородного, а самого княжеского. Вот тебе и поговорили с дедушкой, одна новость хлеще другой.
— Деда, а об этом знает кто еще? — здесь не до шуток. Власть — дело такое.
— Может, и помнит кто, мне почем знать, — и старик пожал плечами.
Каждый из нас думал о своем, а Мирослава тем временем расставляла еду на столе.
Да, есть что поснедать: вареное мясо, каша из крапивы и сбитень еще горячий.
Насыщались в тишине.
После того как поели, дед неожиданно проговорил:
— Вышата.
— Что?
— Того дружинника звали Вышата, он растил меня словно сына, и был мне вместо отца. Никому об этом, — и дед погрозил мне кулаком.
— Хорошо, — я кивнул.
— Сейчас, погодь. — И дед уплелся в дом, чтобы спустя пару минут вернуться, держа в руках боевой пояс. Длинный кожаный ремень на заклепках, с петлями для ножен и большой металлической бляхой, закрывающей низ живота.
— На-ка примерь.
Он сел как в литой, и, прикрепив к нему кинжал, я выпрямился.
А дед фыркнул и оглядел меня.
— А теперь все, беги, а то тятька тебя заждался, — и засмеялся.
Правда, я не понял, что здесь смешного.
* * *
Вот моя деревня, вот мой дом родной. В голове крутился детский стишок, я же заходил в ворота родного дома.
Отец под навесом чего-то ковырялся. А больше во дворе и не видно никого.
Мать с со Смиляной, наверно, в доме, да и сестренка рядом крутится. А холопы на работах. Двенадцать холопов есть у нас, живут они отдельно, на обособленном, так сказать, участке, и свои небольшие дома имеют.
Отец, меня заметив, махнул рукой. Подойдя поближе, я заметил, что он осматривал конскую упряжь.
— Вот и дома, сынок, как с прадедом все обсудили?
Поклонившись отцу.
— Здравь будь, тятенька, да, все обсудили.
— Это хорошо, и погулял ты вчера славно и испытание прошел, но в том я не сомневался, — отец с прищуром посмотрел.
Я аж весь возгордился, но что-то папка уж слишком мягко стелет.
— Молодец, спору нет, вот только я наслышан о твоей дерзости наставнику и не только ему.
Донесли ироды, в мозг я вас всех любил и не раз, что б вам черти продыху не давали. Отрицать? Хуже будет, уж Яромир знает.
— Не со злого умысла, — я опустил голову.
— Да, а с какого? — отец с интересом на меня взглянул.
— Не хотел Иловая лечить.
— Так и не лечил бы, дерзить не стоило. Наставник поставлен учить, а ты норов показывал, да и не только ему. Ум короток и дерзости много слишком. Сказывали мне, как обстояло с Иловаем и на берегу, после испытания. Взрослым себя почувствовал, а вел себя неразумно. А ну снимай рубаху, да портки и к столбу становись. Выбивать будем дерзость твою, а то позоришь меня, — голос его был суров и грозен, никакой жалости.
М-да, правы были парни, ох выпорют.
— А может, не надо, тятенька?
— А как ты хотел, сынок, давай-давай. Дерзить, значит, можешь, а как по заслугам получить, значиться, не надо.
Я же шёл к столбу, у которого обычно отец коня на привязи держал. А за мной шел папа, любимый и единственный, поигрывая вожжами. Из дома высыпали родные женщины и с жалостью на меня поглядывали, да и холопы появились во дворе.
А как же, хозяйского сына пороть будут, у некоторых из них была жалость в глазах, у других предвкушение и радость.
Но они быстро прятали взгляд, ведь матушка на них внимательно взглянула и, думаю, запомнила их выражения лиц, так что им тоже перепадёт от нее. Да и я пупсиков запомнил, кому по нраву пришлось мое наказание.
По пути подобрал кусок
