кровь. Потом взял шепотку из новой чаши и тоже сыпанул на мою рану. Я ни чего не почувствовал.
А потом накрыл мою ладонь своей, я почувствовал чужую силу, его дар жизни, он лечил меня своей магией. После того как отнял ладонь, на моей руке не осталось ран, только засохшая кровь, соль и еще что-то.
— Почто, деда? — вырвалось из меня.
— Надо было проверить, а теперь сказывай.
Проверить ему надо было, хотя можно понять, что он проверял. Что я остался собою, что не подселился ко мне дух или еще что. А то, что я с Трибогом общался? А хотя, может, дед этого и опасался. Судя по его словам, других объяснений не будет.
Что именно рассказывать, и так ясно, только собравшись, я открыл рот.
— А начни, пожалуй, с испытаний, на которых вы духов встретили, — и тут он хмыкнул, — о которых твой дружок-неслух уже всем растрепал.
Это он, видимо, о Гостивите так.
— Значится, я Лан, Гостивит и Дален вошли в лес, перед этим испросив разрешения у духов лесных, как учили.
* * *
Уже несколько минут прошло, как я закончил рассказ о своих похождениях.
И вот сижу в полной тишине рядом со старшим родичем, и это выглядит странно и пугающе.
Он не шевелится, взгляд стеклянный, уперся в непонятную точку, и у старика шевелятся губы, словно он ведет с кем-то незримый и неслышимый диалог.
Он неожиданно вздрогнул и повел плечами, взгляд проясняется и становится осмысленным.
— Значит, службу затребовал Трибог, в сохранении родов наших и веры, а ежели не выполнишь службу, то в наказание все члены нашего рода будут бродить бесплотными тенями до конца времен. Сурово и жестоко. И надо это ему, чтобы его сын смог возродиться?
Под взглядом деда я кивнул.
— Видимо, грозит опасность родам нашим, — сделал вывод Рознег.
— Знамо ли тебе об этом? — и родич впился в мое лицо своим взглядом.
Ответил я не сразу, а в голове бегали разные мысли.
— Нет.
— Лжешь, я вижу, рассказывай.
— Есть знание, деда, — я немного замялся, подбирая слова.
Собравшись с мыслями, я продолжил.
— Знания или опасения, но не мои, а словно кто-то вложил их в мою голову.
— Кто-то, скажешь тоже, Трибог и вложил, — прадед покивал своим мыслям.
— От христиан идет опасность нашей вере, а родам нашим от соседей близких и дальних, словно станет это не наша земля, а нас и вовсе нет и потомков тоже нет, — я обвел все окружающее пространство рукой.
Родич хмыкнул и заговорил:
— То опасности ведомые, не раз мы с ними сталкивались. Но вот то, что Трибог на это обратил внимание, — это не просто — и он покрутил рукой в воздухе, словно не мог подобрать слов.
Не много помолчав, он продолжил.
— Видимо, все сложней, чем мне кажется. Ты сказал, что Трибог тебе кинжал даровал, где он?
— Так возле священной рощи спрятал, не на праздник же нести, — я пожал плечами.
— Неси давай, а то неровен час не в те руки попадет, — прадед аж голос повысил.
Метнувшись к священной роще, я после пары минут поиска достал его из-под примятой травы.
В темпе обратно и немного запыхавшись, положил его перед старшим родичем.
Рознег сначала протянул к нему руки, но в нескольких миллиметрах от кинжала его ладони замерли. Достав с полки небольшую шкурку, через нее и взял в руки кинжал, избегая прямого соприкосновения.
Он долго присматривался к кинжалу, чуть ли не принюхивался к нему и водил пальцем над рисунком.
— Непростой тебе, Дар Триглав сделал, ой непростой это кинжал.
А я-то думал, это ножичек, чтобы колбаску пластать. Хотя чего я иронизирую, дед дело говорит.
— Думается мне, что это оружие никому, кроме тебя, в руки не дастся, или тому, в ком есть родная тебе кровь. Да и с ранами от него неизвестно, что будет простому смертному.
Дед так и не решился достать клинок из ножен, хотя по нему было видно, что хотелось.
— Надо на Щецин[1] идти и с другими волхвами совет держать, а может, и вовсе в Ретру[2] с оракулом говорить, — дед нахмурился, взгляд был его задумчив.
— Деда, а что тебе Триглав сказал? — все-таки было интересно.
— Поддерживать тебя и всю помощь, какую могу оказывать.
О как, ну неплохо так-то. А вот насчет Щецина и Ретры у меня сомнения, что туда идти надо и все раскрывать, большие сомнения. И, как деду, об этом сказать впрямую, думаю, не стоит, хотя.
— И в Ретре, и в Щецине есть люди свои лепшие[3], которым до нас дела нет, да и кто мы для них, для тех волхвов и князей.
Прадед промолчал и с интересом на меня поглядывал.
— Думается мне, что не стоит этого делать. Вдруг поймут неправильно или не поверят. Пустобрехами выглядеть не хочется. Кроме нашего слова и кинжала, Триглавом дареного, ничего и нет. А если и поймут правильно, то могут и вовсе малый отряд дать, да и отправить подальше, где я голову и сложу. А то и вовсе ежели интересам их помешаем, не посмотрят на богов.
— Да как же воле богов противиться? — дед возмутился и внимательно на меня посмотрел.
— Так им боги ничего не говорили, — и я пожал плечами.
Рознег покачал головой.
— Ох, и на Деяна похож, сына мого и твого деда, он тоже любил издали заходить и так и эдак, да и повадки схожи.
Кажется, мне об этом говорили после испытания, только совсем о других чертах характера.
— Ладно, подумаю. А пока давай по снедаем.
— Мирослава, Мирослава, — начал кричать дед.
— Чего орешь, слышу я, чего тебе?
— У, какая стала, распустилась, видать, много воли я тебе дал. Поснедать неси нам.
— Сейчас, принесу.
— Деда?
— Чегось тебе, отрок?
— Смотри, деда, давно спросить хочу, вот ты даром или силой обладаешь, как и я, — и пустил силу жизни в ладонь, — вот у тебя было трое детей, кто-нибудь владел подобной силой?
Старик посуровел лицом, а после тихо заговорил:
— Пятеро у меня детей было. Выжило трое. Деян — твой дед, Голуба и Окомир, а двое еще младенчиками умерли. Нет, никто силами не владел из них.
Значит, прямые потомки силой не обладали, понятно.
— А среди внуков владел кто силами такими? — Дед задумался, что-то вспоминая.
— Про отца и дядьку своего Беляя ты и сам знаешь, могут ветер пользовать, а еще Велибор, сын Окомира, как и мы, может раны затворять, кажись и все, больше не было.
О как, а внуков у деда, и я начал
