на себе и своих. Начальное звено здесь — борьба за самого себя. И против чужих. — Тенгиз помолчал. — Мы ведь еще немного зверушки.
— Но ведь личность зависит от среды. — Прервала его Юля.
— Еще бы! Личность пытается подчинить себе часть среды, чтобы стать крепче. Твоя рука — это часть тебя, потому что ты управляешь ею, как хочешь. Точно также и твое имущество — часть тебя. И еще твои подчиненные, твоя челядь. Князь Петр Кропоткин, анархист и Катин кумир, вспоминал, что его отец, генерал, получил орден из рук командующего за спасение турчанки из горящего дома. Турчанку спас его денщик, крепостной Архип и до Петра не доходило, почему подвиг совершил Архип, а награду получил отец. Однако отец был убежден, что его крепостной — это всё равно, что он сам, часть его самого.
В комнату заскочил Бондо и бесцеремонно залез Юле на колени. У Юли возникло чувство, что ей дали медаль, и она замерла в неподвижности. Бондо деловито занялся браслетом на руке Юли, который имитировал стаю летучих мышей.
— Можешь его погладить, — сказал Тенгиз, — он совершенно безобидный.
Погладить Юля все-таки не решилась и, стараясь равномерно дышать, снова обратилась к Тенгизу:
— Но стремиться стать сильным и подавлять окружающих — это еще не шовинизм. Где тут презрение к чужим?
— Потому что лучший способ стать сильнее — сбиться в стаю. Для этого великого ума не надо. Даже колония термитов отличает своих от чужаков. Национализм нужно искоренять, изучать тут нечего. Тебе остается лишь отделиться от чужака, а там, глядишь, и помириться можно. — Сказав это, Тенгиз обратился к Кате — Вспомни, насколько стало легче, когда твои отношения с матерью так натянулись, что вы перестали цапаться.
— А как вы с Катей считаете, распад СССР был неизбежен?
За свою короткую жизнь Бондо уже слышал это звукосочетание — СССР — но не понимал, что оно означает. Обычно у взрослых тогда портилось настроение. Поэтому он соскочил с колен Юли и побежал играть с подаренным ему паровозом, а Юля чуть расслабилась.
— Да, — уверенно сказал Тенгиз. — Я не считаю, что это всего лишь заговор удельных князей, которые собрались на днях в Беловежской пуще. Конечно, желание поцарствовать у них есть. Но и население их бурно поддержало. Республики уже отгнили от общего тела страны. Возражало всего-навсего население России. Но по-русски можно было худо-бедно объясниться в любой точке Союза, а вы местный язык знали плохо и это всех задевало. Можешь спросить у Кати.
— С этим я не соглашусь, — нахмурилась Катя. — Когда я выучила язык, это не облегчило мне отношения с коренным населением. Они всё равно воспринимали меня, как часть чуждого этноса.
— Получается, что нас сложилась с ними любовь без взаимности. — Заключила Юля. — Ведь ты, Тенгиз, знаешь, как у нас относились к грузинам.
— Никакой загадки тут нет. Да, здесь к грузинам относились терпимо, многовековая привычка проживания в общей стране сформировало устойчивый положительный стереотип: «они наши». В Грузии это звучало по-другому: «мы ихние». Уловила разницу?
Объяснение Тенгиза Юлю не устроило.
— Это еще не вся правда, Тенгиз. Вы задумывались, почему осколки Британской империи продолжают уважать бывшую метрополию? В частности, сохраняют язык, как в Индии. Англичане никогда не заморачивались освоением местных диалектов. А нас бывшие друзья сильно не любят и стремятся избавиться от наших памятников и нашего языка.
Катя вопросительно посмотрела на Тенгиза.
— Давайте сравнивать, — продолжала Юля. — Основная идея Британской империи — нести цивилизацию отсталым народам. Вспомните Киплинга:
Несите бремя белых, —
И лучших сыновей
На тяжкий труд пошлите
За тридевять морей;
На службу к покоренным
Угрюмым племенам,
На службу к полудетям,
А может быть — чертям!
— На это была направлена вся пропаганда, — напомнила Юля. — Англичане провозглашали, что их усилия направлены на преодоление отсталости, и это стало мировоззрением самих племен. И даже неважно, как фактически относились они к покоренному населению. Колонии, получив независимость, видят, куда следует двигаться к дальнейшим успехам. А Россия внушала народам, что они равны. А если все равны, то вы не командуйте. При образовании Союза в него сразу была внесена инфекция раздора.
О Сокове все помнили, но в разговоре он не всплывал. Проблема должна была дозреть.
Ночью выпал первый снег и утром Катя с Юлей вывели Бондо во двор. Сказать, что он был поражен — это ничего не сказать. Он соскользнул на землю и с победным криком бросился в сугроб. Полагая, что это мороженое, тащил его в рот. Его убеждали, что снег не сладкий. Он, конечно, не поверил, и вкус ему понравился. Потом Бондо с восторгом обнаружил, что на снегу после него остаются следы!
Садик для Бондо пока не нашли, но выручила мама Юлии.
— Чем расплачиваться будешь, — кокетливо спрашивала Юля Тенгиза.
— Роди сына, — заверил Тенгиз, — отправим его на Черное море к моей маме. Она не откажет и вернет тебе сына, говорящего на двух языках, как наш Бондо.
— А русский откуда у него там возьмется?
— Да она у меня преподаватель русского языка: объясняется по-русски. Без словаря, между прочим. Ну, иногда лишь употребляет жесты, Катя — свидетель.
— Цензурные жесты, — подчеркнула Катя.
39. Студенты эры капитализма
Институт в Долгопрудном выжил, об этом позаботились военные. Иногда задерживали зарплату, но у всех были дополнительные доходы. Какие именно и откуда — никто не афишировал. Да никто и не интересовался.
За это время произошло много чего. Гарик Тормашев дорос до секретаря парткома. Эта должность вскоре перестала быть хлебной, а теперь прекратила быть и должностью, когда с предприятий убрали партийные ячейки, но Гарик оставался на своем месте, хотя его организация сильно съежилась.
Тогда, вскоре после их отъезда властные полномочия передали Съезду народных депутатов, и тут же у дверей парткома образовалась очередь. Прозревшие коммунисты сдавали свои партийные билеты. Другие, еще более прозревшие, тихо прекратили платить свои членские взносы. Однако, самое уморительное произошло совсем недавно, во время ГКЧП. Около бывшего парткома образовалась очередь желающих погасить задолженность по взносам. А ведь суетились напрасно — партия вскоре была распущена.
Катя устроилась на кафедру, где ее знали со времен работы над дипломом. Многие сотрудники кафедры разбежались, в поисках более надежного источника дохода: некоторые совсем ушли из науки, другие нашли гранты за рубежом. Появились незанятые ставки и Кате выделили лабораторию. Больших творческих успехов она не ожидала. Оборудование устарело, а финансирования не хватало. Можно было только надеяться на энтузиазм студентов,
