все ужасно, ты не беспокойся, у меня пройдет, я думаю, теперь пройдет, а не пройдет — и пусть, и не надо, я ему не врала! он не поверил, и не надо! вот, я сейчас вот скажу, вот в первый раз скажу! так вышло, что сначала я ему, а только вот теперь тебе, он если бы все это, что вчера устроил, не устроил, может, не сказала бы и не пришла бы сегодня, может быть, потом, когда-нибудь, ну позже, не сегодня, а раз уж я пришла, ну не могла я не прийти сегодня, понимаешь? — слезы потекли, блистая иногда, когда ловился в каплю отсвет от свечи, — плохо было, ой как плохо мне было вчера, всю ночь и утром, пока не рассказали, что живой, я не о том, я вот о чем, что я теперь скажу — скажу — скажу тебе! — я как увидела — тебя! — тогда — ну, в первый раз — ты! — не помнишь, с мамой, у — тебя! — ты! — показывал ей альбом, я заставляла потом сколько раз ее, чтоб мы увиделись с Ахиллом, чтоб мы дружили, я ненавидела всех-всех, всех-всех ее мужчин, я так росла — что есть Ахилл и я, что я буду ждать, и он, и если б он женился, я бы ее убила, а так — пускай, если женщины, я их всех помню, я им прощала, все равно я знала, — мой Ахилл, мой, и я в школу, я пришла не в школу, вот, ну понимаешь, повезло, что у меня способности, и я сообразила, что могу попасть к Ахиллу в школу, так счастлива была, когда зачислили, наверное, самый лучший день, ну и шестнадцать, я ж когда еще себе сказала — до шестнадцати, до восемнадцати мне было б невозможно, а до шестнадцати, ну ничего, уж я дождусь, — она теперь рыдала, и когда, качая снова сокрушенно головой, Ахилл к ней потянулся, чтобы тронуть утешительно ее плечо, она, вскинув руки, ткнулась вперед, лицом на грудь Ахиллу, и так продолжала рыдать, согнувшись, стоя на коленях, и продолжала среди рыданий — во и до! далась и пу! бы! о и бы! ло и пу!
Ахилл гладил Лерочку по волосам — левой рукой, а правой, закинутой назад за спину, опирался о пол, принимая так Лерину тяжесть. Рука уставала все больше. Подаваясь всем корпусом вперед, на Леру, и быстро отпуская руку, он было хотел удержать и себя, и Леру в равновесии, но она! того не хотела! — и стоило ей чуть посильнее прижаться к Ахиллу, как торс его сам по себе завалился на спину, и они оказались лежащими на полу — он навзничь, и она поверх него и наискось, лицом в его подмышку. Он почувствовал, что девчонку трясет мелко-мелко, и подумал, что это опять от страсти, что придется ее успокоить. Но она вдруг вскинула голову, глянула на него, и он скорее догадался, чем в слабом свете увидел, что Лера смеется. И верно, повалились они очень смешно. Он стал смеяться тоже. И почувствовал, что и его живот от этого затрясся, — не в фазе с Леркиным, и от этого было еще смешней. Но совсем уж смешной оказалась мысль о том, что утром он лежал со Славкой, который плакал, смеясь, а сейчас лежит он с Леркой, которая смеется, плача, а прежде Лерка лежала со Славкой в постели, теперь вот лежала в постели с ним. Чему равно число сочетаний по два из трех?
Ему захотелось внезапно перевернуться и накинуться на Лерку так, как он накинулся на Славку, и с силой начать ее тормошить и встряхивать, чтоб ее головка болталась, будто у старой куклы, и орать ей в лицо — неизвестно что! неизвестно зачем! чтоб не трогала Славку! чтоб не лезла ко мне! понимаешь?! дрянная девчонка?!
В голове опять стучало молотком. Лерка перебирала в своих его слабые пальцы. Иди, сказал он, Лерочка. Ты иди. Уйду, конечно, сказала Лерочка и повернулась так, что смогла поцеловать Ахилла. До свидания. Вот все равно люблю. Она встала с колен и задула свечу. Ступая тихо, отошла. Повозилась в прихожей, и дверь за ней защелкнулась.
Ахилл не встал с пола. Вожделенье близкого покоя завладело всем его существом. Жалея себя и тоскуя, он начал переползать к дивану, — как зверь после кровавой схватки переползает к логову, чтобы там зализывать раны. Он перевалил себя через край диванного ложа и тут же уснул.
2
Ночью что-то его толкнуло. Он постарался открыть глаза. Бледный свет пропыхнул перед ним, в ушах гулко бухнуло и раскатилось. Он решил, что это новый приступ, что это происходят те же гадости со зрением и слухом, но вдруг сообразил: гроза — разряды, молнии и гром, — гроза зимой.
Утром Ахилл поднялся с трудом. Как всегда на второй день после приступа, боль в голове оставалась, но была уже тупой, как в утреннем похмелье после пьянки накануне. С этим предстояло просуществовать полдня в лучшем случае, и он старался: долго стоял под горячим душем; долго пил кофе, вливая в него коньяк; пролистывал «Литературку»; одевался; рассматривал свои ноты, даже взялся переписать исчирканный лист партитуры набело и начал что-то в нем по ходу дела изменять, но сам себя остановил, почувствовав, что сдуру портит.
На улицу вышел после полудня, повдыхал глубоко, — воздух был теплый и влажный. Он вспомнил о ночной грозе. Подружка Гемикрания была верна себе: пришла к нему на свидание в свое излюбленное время — перед грозой. На этот раз вместе с Леркой. Хорошая парочка. Вышло, что спал с двумя. Ну и ну. И вот сейчас, после всего, я Лерочку увижу. И Славку. Лучше некуда.
Он доехал до школы, вошел в вестибюль. Шумела перемена. Кивая, улыбаясь, отвечая «здрасьте», Ахилл пробрался к музыкальной комнате и на двери увидал приколотый кнопкой конверт. «Тов. Вигдарову. Срочно», — написано было на нем. Ахилл его снял, разорвал, прочитал вложенном листке:
«Тов. Вигдоров!
Прошу Вас, как только придете, зайти ко мне не откладывая, я Вас жду. Ваш урок в 10-м заменен, вместо Вашего — история. Так что в класс, пожалуйста, не заходите, сразу ко мне, это — срочноI
Фаликовский»
Ах да, сказал себе Ахилл, дирекция, учительский совет. Вчера в моем классе было чепе, сегодня нужно от-реагировать… Но когда он уселся перед директором и тот заговорил, оказалось, что вчерашняя история со Славкой была лишь цветочки, ягодки же начались
