только и произнес Ганс.
Но тут вмешались остальные баскетболисты.
— О, это вери гуд! Рашем дети петь просто вери, вери гуд! Мы хотим сделать с рашен дети фото! Мы хотим приобретать их «си-ди». Компактный диск! Мы хотим приглашать рашен дети и рашен террорист к нам в наша страна! Мы говорить «да» рашен песня. В лесу родился елошка! Ура! Ура! НЕТ война и вырубание лесов!
— Вы слышали, дорогие друзья! — затараторила Аэлита Баева, с трудом вырвав микрофон у словоохотливых баскетболистов. — Миру мир, все люди — братья! Ибо если не люди, то кто же братья? Вся иностранная общественность поддерживает наше русское искусство! Все обеспеченные иностранцы не старше тридцати пяти лет, желающие поддержать наше искусство, — пишите мне на телевидение! А теперь я передаю слово нашему дорогому хору!
Во время паузы Гоша попробовал голос. Кое-что появилось. Но этот несчастный голосок был слабым и неуверенным. Все, что требовалось Гоше, — это хорошая распевка. Но когда распеваться, если камеры уже работают, а Гоше надо солировать?
— Песня про зайцев! — крикнул вдруг Шура Самолетов. — Поет весь хор. Солист — Георгий Габаритзе!
Анна Ивановна, бледная, как привидение, слабо пожала плечами. И хор запел Гошину песню! Но без Гоши. Зато у очкарика была возможность пропеть вместе со всеми несколько фраз и «размять горло», как любила говорить Гошина бабушка. И уже в третьем куплете солист почувствовал себя настолько уверенно, что поднял вверх тонкую руку. Этот жест был абсолютно непонятен всем остальным. Можно было только догадываться, что хочет сообщить миру очкарик Габаритзе. И ребята поняли, как могли. Как ни странно, поняли правильно. Хор притих. А Гоша допел свою песню, как и полагается солисту, в одиночестве. В конце концов, какая разница, когда солировать — в начале или в конце?
Доктора, за неимением времени не успевшие убежать из кадра, стояли в общей детской толпе и даже пытались подпевать. А что тут такого? Сводный хор: дети в оранжевых куртках, похожие на дорожных рабочих, доктора в белых халатах, террорист Бешеный с автоматом в руках... Все имеют право петь. Правильно? Так вот, поющие доктора, услышав спасенный Гошин голос, переглянулись многозначительно и отметили про себя, что освежающие леденцы, обнаруженные случайно в кармане одного из врачей, имеют сильное голосовосстанавливающее воздействие. Вы спросите, а почему это доктора, эти люди в белых халатах, эти внуки Гиппократа, дали Гоше вместо лекарства какие-то освежающие леденцы?
А что еще они могли дать для самоуспокоения, когда в их распоряжении — считанные минуты? Когда обстановка вокруг очень даже нестерильная? И когда перед носом к тому же машут автоматом?
Следующим солировал Клюшкин. Но Толик в этот напряженный момент был занят тем, что ловил Пургу, бегающую кругами между хором и телекамерами. Дети вертели головой, Анна Ивановна тоже вертела головами. Теперь ей казалось, что у нее их по меньшей мере три. И к тому же — размытая картинка. Туман. Голоса глухие, как из бочки. Доктора заметили странное состояние учительницы и стали подбираться к ней поближе.
А режиссеры, видя заминку, дали хору еще немного времени. Опять включили Аэлиту Баеву.
— Дорогие друзья, нам страшно повезло! — вскричала та и указала пальцем на стоящего рядом Косого. Видно было, что его застали врасплох, он только что вернулся с дозора. И, кажется, сильно хотел обратно. В желудке его бурчало. — Друзья! — Аэлита Баева вцепилась в Косого, как акула. — Мы видим настоящего, живого террориста! Он любезно согласился ответить на наши вопросы. И я хочу спросить этого страшного человека, наводящего ужас на всю страну, человека, который украл детей у родителей. Человека, который... Словом, скажите, как вам понравилось пение ваших заложников?
Косой, который своим внешним видом мог навести ужас только на редких полевых жителей вроде мышек и одиноких ворон, смутился:
— Ну, хорошо поют. Громко.
— А вы — террористы — сегодня будете выступать? — придумала ловкий вопрос Аэлита Баева.
Косой совсем растерялся и растворился в темноте по-английски, не прощаясь.
— Ему стало стыдно! — обрадовалась Аэлита Баева. — Что ж, остается надеяться, что остальным террористам тоже когда-нибудь станет стыдно. Ибо... Ибо...
Тут Аэлита Баева запуталась, подумала и просто передала слово хору.
Клюшкин к этому времени уже вернулся в строй — с Пургой на руках. Анна Ивановна, помнившая о дурном влиянии Пурги на певческие данные Толика, совсем огорчилась, зашаталась и упала бы, не подхвати ее подоспевший журналист Джон. Тут же рядом оказался и один из докторов с нашатырным спиртом. Он взмахнул флакончиком, и хор, ждущий дирижерской команды, запел.
Точнее, запел Клюшкин, хор вступил позже. Но до хора вступила собака Пурга. Она подняла морду к вертолетам и завыла в той же тональности, в какой пел ее хозяин. Получилось смешно и очень оригинально. Потом спели еще одну песню. Потом еще. Потом откуда-то приехала популярная группа «Хрустящие», включила свои гитары и стала подпевать заложникам.
Словом, к двенадцати ночи под елкой топтался не просто скромный хор сто двадцать третьей средней школы. Под елкой мощно пел Большой Сводный Хор, в состав которого входили не только заложники, террористы, доктора и «Хрустящие» в сценических костюмах. В составе хора также были туристы-баскетболисты, пожарные, пучеглазый младший милиционер Семен, корреспондент Аэлита Баева и подоспевшие грузины-шашлычники. Дирижировали всем этим безобразием журналист Джон, в котором проснулся Леннон, доктор, в котором проснулся доктор, и Анна Ивановна, которая от волнения и лекарств заснула прямо на плечах у доктора и журналиста. А в небе кружили вертолеты и играли прожектора.
Когда пробило двенадцать, все бросились обниматься, а к общей толпе присоединились приехавшие повара. Они выволокли на снег большой раскладной стол и набросали сверху кучу всякой вкуснотищи. А грузины тут же рядом установили мангал с шашлыками. Причем в последний момент из грузинской тележки выбралась сонная рыжая кошка и пошла сближаться со столом.
Что еще было? Группа «Хрустящие» устроила дискотеку. И засидевшиеся в автобусе дети бросились танцевать, как ненормальные. В телевизоре страна праздновала и поздравляла заложников.
— Петрович! — закричал прибежавший к машине пучеглазый Семен. — Давай всех захватим!
— Не время, Семен, — отозвался из темноты «Голубь» Полукарпов. — Мы еще не вышли на Главного.
— Вас понял, командир! — крикнул Семен и убежал наблюдать за развитием событий из первых рядов.
Журналист Джон отнес Анну Ивановну в автобус. Хромой хромал следом, держал наперевес автомат и ревновал!
— Где я?
