сейчас в Захолустье пришла зима: промозгло и постоянно штормит. Залив закрыт для судов. Канатка не работает. Придётся пилить в объезд через весь город на автомобиле. По-другому никак, отменить поездку нельзя даже по очень уважительной причине.
Сегодня – моя очередь сдавать эмоции для города. Это обычное дело, всем приходят такие вызовы. Отказаться можно только из-за болезни. Но я не собираюсь отказываться. Я помню свой первый и единственный визит на энергостанцию. После него я вернулась домой. В смысле, туда домой. Может и сейчас сработает?
Шандарахнуть в экран всеми своими силами и всё, меня отсюда выкинет.
Такая простая мысль. Она мне пришла в голову только сейчас, пока мы стояли на крыльце, ждали машину. Тут же нет приложения для вызова такси. Тупо стоишь, мёрзнешь, пялишься в серую мокрую муть. Это такое утро. Месяц моктябрь, как мой папа говорит про всю осень и зиму.
Ну вот тут реально моктябрь: непонятно, где воздух, а где дождь. Мелкая морось, сильная мерзость. И всё это прилетает в лицо, в уши, в нос. И кажется, что просачивается ещё дальше, до пупка, до трусов, вообще до пяток. Если бы не вызов на энергостанцию, я в жизни бы не вылезла из-под одеяла. Хотя кто бы меня спрашивал? Ларий бы позвал к Арке Героя или мама Толли в дом милосердия. Или Юра бы предложил погулять. И всё, пошла бы только так.
Плохо себе не принадлежать. Вот за меня решили, что я наследница… Ну и привет. Не я наследую орден, а он забирает меня. И мной распоряжается. Это ещё одна причина, по которой я хочу отсюда смыться. И ещё потому, что у меня от мерзкой мороси волосы вьются – реально как у овцы!
Подъезжает машина, сигналит у ворот. Гудок похож на вой маяка – низкий, длинный. Плывёт сквозь ветер.
Я не успеваю нормально спуститься с крыльца. Хлопает входная дверь, по ступеням сбегает Юра. Подаёт мне руку и ведёт к машине. Красиво, наверное.
А я думала, с Ларием поеду. Ну ничего себе, вдвоём. Так хорошо, что даже страшно немного!
Втроём. Шофёр же! Сидит прямо, смотрит вперёд. А всё равно неудобно. Прямо невозможно. Сразу кажется, что это спектакль. И зрители вот, впереди.
В машине тепло, она урчит, как большой добрый зверь. Блестят лучи фар, сияет наверху экранный отражатель – наверняка светит не хуже, чем реклама на такси. Но ведь это и есть такси. Просто не на бензине. На эмоциях и, видимо, за деньги. С шофёром расплатился Юра, сразу, как только мы сели. Я посмотрела – одна из купюр вроде бы синенькая. Ну и что это значит? Я до сих пор не научилась распоряжаться местными деньгами. У меня их и нет никогда. На рынке расплачивается мама Толли, на прогулках Юра. Я снова ничего не понимаю в ценах! Хуже маленькой. Интересно, сколько моих переживаний нужно, чтобы добраться до Залива, до большого Экрана? Достаточно ли моего страха, моей аварии?
Я смотрю в затылок шофёра. Рыжий, коротко стриженный. Шофёр не на много старше меня. Интересно, он в курсе, что везёт наследницу Ордена?
В этом мире почти все мои знакомые старше меня. Кроме Августа, но он малявка. Мне не хватает того, кто младше меня, но чуть-чуть. Как младшая сестра Морошкина. Их зовут Оля и Маша, и я с одной из них дружила больше. Вроде младшая. Вроде Машка. Не помню. Теперь мне всё сложнее помнить своё настоящее прошлое. Ну вот у меня сейчас настоящее ненастоящее. А прошлое настоящее. По-моему, ни в одном языке не бывает таких времён. И таких дурацких ситуаций.
Сижу, пырюсь в затылок чужого рыжего дядьки, а Юра кладёт ладонь мне на колено. А потом быстро убирает. Как будто обжёгся о горячий металлический чайник, как я обжигаюсь в доме у Тай. Причём тут Тай? Почему я думаю о Тай, когда меня касается Юра? Вот так касается и ещё вот так. У него такие шершавые губы. Будто он их кусал, а потом снова кусал… И меня он тоже будто кусает. А ресницы у него щекотные, длинные. Будто наращённые. У дорогого Жерома тоже наращённые, для спектаклей. А что, если я закрою глаза и сейчас представлю, что это не Юра, а мой дорогой Ж? Нет, не хочу никого представлять. Ну мне просто неинтересно такое.
У меня есть Юра. Он осторожный. Дотронется и сразу уберёт пальцы, прикоснётся и снова назад. А губы шершавые. От них щекотно и смешно. Он гладит меня по спине, сквозь пальто это как-то странно. Подтягивает меня к себе. И опять поцелуи – такие нежные, такие только наши…
– Что ты сегодня покажешь? Уже решила?
Юра спрашивает так неожиданно, что я дёргаюсь. Чуть не откусываю ему мочку уха, она солёная, мягкая и вообще ему это очень нравится.
– Что я что?
– Покажешь на большом экране. Какое воспоминание ты сдашь?
– Я… мне кажется…
Опять смотрю в затылок шофёра, потом за окно. Там серая морось, капли косо бегут, скатываются. Очертания домов, уже многоэтажные пошли, мы на территории клана ключа…
Сразу хочется сжаться, спрятаться. Хотя кто сейчас на меня нападёт? Я в машине. С охраной.
С двумя мужчинами.
А всё равно страшно.
Девочка-девочка, никогда не садись в машину с тем, кто тебе нравится… Юра нависает надо мной.
– Что ты покажешь?
Он сейчас совсем не нежный. И губы не смешные, наоборот. Как у хищника? И запах… другой совсем. Не понимаю – как, почему.
У Юры на виске капля пота. Она сейчас может на меня капнуть. Я отшатываюсь. Мне кажется, машина слишком быстро едет. Трясётся на плитках и булыжниках. Сейчас её занесёт. Или она перевернётся! Бр-р-р-р-р.
Про такое даже думать…
Мне страшно! Вот!
– Я вот это и покажу. Нормально же будет?
Но Юра сжимает губы, становится старше, злее:
– Что? Совсем дура? Это только… может быть интересно!
Он говорит непонятное слово. Я вообще сейчас его не понимаю.
Язык как чужой! Юра вообще чужой. Как тогда на канатке!
– Вот тебя и покажу! – с трудом обещаю я. – Как ты меня бесишь, придурок! Пусть все видят!
Мои губы шевелятся как-то отдельно от меня. Будто недавно я целовалась не ими, а чем-нибудь совсем посторонним. Например, ботинками. Вообще не чувствую.
В желудке урчит беспокойство.
– Покажу! Я им всё покажу! Так, что им мало не покажется!
Не важно, что. Главное – как. До белого каления, до обморочного сияния. Даже если меня потом совсем расплющит,
