приходилось внешне приноравливаться к обстановке, влиться в общий поток, чтобы оставаться незаметными. Курц «добросовестно» трудился, старался войти в доверие к хозяевам, а пани Поля-Мариана пока присматривалась, входила в свою роль. В эти дни им особенно хотелось прямых боевых действий. Когда проходили мимо аэродромов, вокзалов и других объектов, их так и тянуло подложить мину или пару кусков тола и поднять в воздух склад с горючим, состав или просто взорвать вокзал, в котором было так много солдат и офицеров. Но… они не для этого сюда посланы. «Ваше дело — наблюдение и информирование Советского командования», — помнили они указание.
Анатолий вошел в доверие к начальству и через месяц его послали в санчасть аэродрома, в трех километрах от их квартиры. Центр одобрил действия Анатолия, и он работал очень «старательно». У него появилось много «друзей». Пани Поля тоже не теряла времени даром. Подружилась с хозяйкой и при ее помощи начала заниматься мелкой ручной торговлей, стала «хандляжкой», как в Польше называли спекулянтов.
Новое занятие давало возможность ходить по базарам, по магазинам, прислушиваться к разговорам, примечать, что делается вокруг. Профессия спекулянтки никого здесь не удивляла: этим занимались многие женщины, даже зажиточные и богатые.
В назначенное время пани Поля-Мариана выходила в эфир, передавая новую информацию. В эти минуты она чувствовала себя самой счастливой, как будто в самом деле побывала на «Большой земле». Она неизменно заканчивала передачи знакомым всем радистам кодом-жаргоном «99», что означало «целую». Ей было все равно, кто этот радист: мужчина или женщина, молодой или старый. Он — советский человек с «Большой земли», у этого было достаточно.
Постоянно приходилось бывать начеку, ибо словоохотливая хозяйка квартиры пани Ванда не давала своей жиличке скучать, всячески старалась развлекать молодую пани.
Курц также имел возможность бывать в городе, беседовать, а иногда и обедать с каким-нибудь болтливым немцем, хваставшимся, что он «в курсе всех событий».
Особенно старался Курц подружиться с новым инженером, который держал себя гордо и независимо.
Разведчик прикидывался ярым патриотом фашистской Германии и постоянно жаловался на свое ранение, из-за которого он «не может быть вместе со всеми воинами любимого фюрера там, где решается судьба фатерланда…»
— Не волнуйся, доктор, мы ценим твою преданность. Фюрер не забудет тех, кто оказывает услугу третьему райху, — напыщенно говорил инженер, сидя вместе с Курцем за столом в ресторане. — Я вот тоже не на самой передовой. Но я тут нужен не меньше, чем на фронте. Скоро начнем сооружать новый аэродром. Сейчас я работаю над новым проектом укрепрайона, от которого русским станет жарко, — хвастливо заявил уже охмелевший изрядно офицер и хлопал Курца по плечу.
— О! Не сомневаюсь в победе немецкого оружия и горжусь дружбой с таким героем, как вы. Моя жена тоже будет рада, если господин инженер окажет нам честь своей дружбой.
— О! Фрау Поля! — воскликнул немец, и его тонкие губы растянулись в довольную улыбку. — Не будь она твоей женой, я бы не прочь поухаживать за ней…
От Курца-Анатолия не ускользнул плотоядный блеск в глазах офицера, когда он говорил о пани Поле. Ему вспомнился и тот его взгляд, каким он смотрел на нее, когда впервые пришел к ним гости.
* * *
Придя домой, Анатолий подробно рассказал Мариане о своей беседе с инженером аэродрома. Не скрыл и того, что она приглянулась инженеру.
— Ты используй это, пококетничай с ним.
— Какой неревнивый муж, — сказала Мариана, и оба расхохотались. Они так хорошо играли свои роли, что никто не мог бы подумать, что это не муж и жена, а два разведчика, выполняющие чрезвычайно опасную и трудную работу — люди, которые ежечасно, ежеминутно ставят свою жизнь на острие ножа.
Только изредка, когда и они могли располагать свободными минутами, делились друг с другом мыслями. Анатолий рассказывал о своей жене Саше, о дочурке Томочке с такой любовью, что Мариана и сама полюбила их. Знал и Анатолий, что у Марианы есть друг, сражающийся на фронте.
— Вот как жизнь круто повернула, — сказал Анатолий. — Говорю тебе «пококетничай», а у самого сердце болит. Ведь фриц проклятый и на большее понадеяться посмеет. А я бате слово давал беречь тебя. Помню, как он напутствовал меня: «Смотри, Анатолий Алексеевич, головой отвечаешь за дивчину».
— Батя, батя. Настоящий отец. — Мариана вспомнила встречу с генералом за два дня до вылета в тыл противника. Сидели они оба на диване, он гладил ее по голове, как маленькую, и говорил:
— Будь умницей, дочка, зря не рискуй. Хорошенько подумай, прежде чем сделать какой-нибудь шаг. Береги себя. Я ответ должен держать за тебя перед твоими батьками. Представимся с тобой после войны перед ними и скажу я им: «Спасибо за дочку». Тогда она радостно улыбалась, чувствуя себя под защитой этого очень доброго человека в генеральской форме.
А теперь они находились одни во вражеском тылу и держали экзамен перед Родиной. И разведчики были готовы на все во имя высокой цели, во имя победы над врагом.
Через несколько дней после разговора в ресторане Курц предупредил Мариану, что вечером придет с инженером. Она приготовила ужин, сервировала стол, как подобает в добропорядочном доме, надела платье с глубоким декольте, которое ей было очень к лицу.
Встречая гостей, она нежно улыбалась, глаза выражали радостное удивление.
— О, проше, проше пане. Какая приятная неожиданность! Пожалуйста к столу, — пригласила она «желанного» гостя и опять улыбнулась ему, сверкнув двумя рядами ровных белых зубов. Немец взял ее руку и долго держал у своих губ, глядя из-под бровей то в глаза молодой пани, то на ее открытую белую шею.
Анатолий в это время, стараясь ничего не замечать, долго мыл руки, словом, «создавал условия», как шутил он после.
Мариана не отняла сразу руки. Так было положено начало «дружбы» между советскими разведчиками и фашистским инженером.
Вскоре доктор Курц-Анатолий и пани Поля-Мариана стали желанными гостями и в других домах немецких офицеров, где бывал инженер. Главным образом, это были гитлеровские офицеры, «женившиеся» на украинках или полячках. Своих настоящих жен эти немцы, конечно, с собой не возили. О-о-о! Как пригодились здесь знания польского языка. Она от души благодарила деда Казимира, соседа, который усердно обучал свою дочку Жозефу польскому языку. А поскольку Жозефа лучшая подруга Марианы и они всегда бывали вместе, она невольно усвоила разговорную польскую речь.
Мариана одевала лучшие платья, казалась веселой, благовоспитанной купеческой дочерью. Офицеры охотно танцевали с ней, говорили ей комплименты, льстили. Особенно внимателен бывал к ней инженер, майор Гольдфриг, от которого разведчики узнавали много
