виды его переработки, в том
числе и айран.
Корова, подгоняемая хозяином, шла не торопясь, шатая массивным крупом из стороны в сторону и всем весом наступая на широкие набухшие
копыта.
Сосед, Джамал, с квадратным лицом, холодными глазами и шутливым характером, увидев
Сабира, остановился, чтобы подождать его и идти
вместе. Заметив на лице Сабира мину, готовую
взорваться по любому поводу, решил поддразнить:
– Хорошо смотришься, однако – как настоящий
пастух.
– Да пошел ты! Лучше бы нашел кого-нибудь,
чтобы пас за деньги, – парировал Сабир.
122
– Кстати, – произнес сосед, сдвинув брови. – Я
вчера был на похоронах в Межгюле и слышал, что
там есть один человек. Профессиональный пастух,
между прочим. Магарыч с тебя, если получится.
Сабир раздраженно спросил, нахмурившись:
– Ты не мог это сказать еще вчера?
– Ну ничего. Через месяц наступит твоя очередь
еще.
– Ладно, – фыркнул Сабир, – сейчас дойдем до
годекана и с народом обсудим, как быть. А то и
вправду, сколько можно это терпеть – я действительно начинаю чувствовать себя пастухом, раз думаю об этом тридцать дней в месяце, а не учителем
математики. Мне надо беречь нервы для школы.
– Будут противники, – вставил сосед. – Первый –
твой коллега Селим, у которого три коровы и три
взрослых сына, которые с удовольствием ходят пасти. Что он будет деньги выкидывать? Такие еще
найдутся.
Действительно, Селим и еще несколько человек
воспротивились.
– Да я знаю этого типа, – сморщив лоб, нервно
начал Селим, со строгими чертами лица. – Он несерьезный и ненормальный, и как можно доверить
ему целое стадо – возьмет и загонит в Черный лес,
и что потом?
К счастью для Сабира, такие дела в селе решали
большинством голосов, и народ согласился отправить к пастуху трех представителей во главе с Джамалом, чтобы согласовать все детали предстоящего
договора.
Сабир, убедившись, что к следующему разу он
сможет снять с себя тяжелую обузу, с поднятым
настроением увел стадо, временами покрикивая:
«Гей, гей, чтобы вас волки сожрали». Он вернул
губам былую усмешку.
123
Красный «жигули» остановился в узком проулке соседнего селения, и из него вышли трое. Они
завернули за угол и остановились напротив железной калитки зеленого цвета в глухой стене забора.
Джамал постучал.
Дверь открылась, и на них уставилась пожилая
сухая женщина с морщинистым лицом. Она в коричневом помятом платье, на голове у нее черный
платок с бахромой, на ногах – резиновые галоши.
Она недоверчиво осмотрела незнакомцев с ног до
головы.
– Вам кого?
– Извините, бабушка, – вежливо, как велит горский этикет, начал Джамал. – Мы все из Ярака, и– Извините, бабушка, – вежливо, как велит горский этикет, начал Джамал. – Мы все из Ярака, и
мы хотели увидеть Аюба. Он здесь живет?
– Да, он мой сын, – подтвердила она, – проходите домой, – она изменилась в лице, и ее карие глаза
забегали. – Сейчас позову.
Во дворе, который был аккуратно подметен,
бродили жирные куры и горделиво разгуливали
петухи; в углу на привязи мирно стояла черная породистая собака с безразличным выражением на
морде.
Спустя минуту к калитке приблизился Аюб –
тридцати пяти лет на вид, высокий. Большие круглые глаза и широкие сросшиеся на переносице
брови производили жалкое впечатление.
– Гьапур-дава, фици вува, – он со всеми за руку
поздоровался. – Может, пойдемте домой?
– Спасибо, – вежливо отказался Джамал. – Аюб,
нам нужен пастух, и хотели тебя спросить, сможешь ли нам помочь.
Он, словно в оцепенении, некоторое время не
сводил глаз с Джамала.
Это смутило Джамала, и он отвел взгляд.
– Да, – ответил Аюб после паузы, – если не кинете. А то есть такие села, куда лучше не соваться.
– Например? – Джамалу стало интересно.
124
– Ну, например, Тураг, Кандик, Кучтил…
– А что, они не платили?
– Платили, но не вовремя, – с достоинством
произнес Аюб. – Месяц прошел – и деньги на бочку. Вот так я работаю.
– Хорошо, мы согласны, – произнес Джамал,
и, глядя на пастуха, подумал: «Ну и характер же у
него», и намотал на ус выражение «деньги на бочку».
В Яраке Аюбу выделили дом и собрали деньги в качестве аванса. Он каждый день выходил из
дому на работу в одно и то же время с точностью
педанта – в половине седьмого, а стадо пригонял,
ориентируясь по закату солнца. Все было замечательно: яракцы были довольны и сожалели, что не
знали его раньше.
Больше всех радовался Сабир: из его жизни
ушла самая серьезная проблема его быта.
Он собрал в кучу все свое пастушеское обмундирование: сапоги резиновые с мехом, плащ-накидку от дождя, сумку, которой было много лет,
начавшую разрываться по швам, – и собрался облить бензином и поджечь. Он таким образом хотел
получить удовольствие в отместку за те дни, которые он посвятил животным.
Джамал, увидев неладное, подошел к соседу.
– Ты что собираешься делать?
Сабир оторвал взгляд от кучки вещей и ответил:
– Хочу попрощаться с утварью за ненадобностью. Она мне больше не понадобится.
Джамал засмеялся.
– Ты знаешь, – начал он, – по-моему, ты рано
это делаешь.
– Почему? – Сабир поднял одну бровь. – У тебя
есть что сказать?
Джамал с подозрительной улыбкой на лице искоса смотрел на соседа. Тот уже доставал спички
из кармана.
125
– Что-то этот Аюб мне не понравился с первого
взгляда, – заключил Джамал. – От него можно ожидать что угодно.
– Да ладно тебе, – не хотел Сабир с ним соглашаться. – Нормальный парень. Он уже почти двадцать дней исправно делает свое дело. – Он зажег
спичку.
– Может, пока не надо, – произнес Джамал. – Не
делай этого.
Сабир ничего не хотел слышать, хотя сомнения
Джамала вывели его из душевного равновесия. Он
бросил спичку на кучу, и все с хлопком вспыхнуло.
На календаре тридцатое июля. Полдень. Жарко
и душно. Аюб согнал стадо к роднику на пойло.
Животные, попив воды, шеренгой тянулись наверх,
лениво отмахивая хвостами оводов; тяжело дыша,
выпуская из ноздрей пар, преодолевали
