— сказал он. — Ничего! Я не видел, в кого стрелял, никаких имен не произносилось. Вообще все это произошло мгновенно...
Кольберг листал бумаги на столе. На Шеврова не смотрел.
— Еще раз расскажите, как это произошло.
Шевров повторил свой прежний рассказ. Он шел на свидание с Курбатовым, но сторожился. Шел кустами. Когда подошел к скамейке, на него напали из темноты. Все.
Шевров изучил своего шефа. Сейчас он поднимет глаза и посмотрит словно бы отсутствующим взглядом, но тяжелым, как свинец, всепроникающим взглядом, жестоким взглядом, от которого мурашки побегут по спине.
Кольберг поднял глаза, обведенные снизу синими полукольцами, густо припудренными, запавшие в глазницах резко очерченного черепа.
Медленно цедя слова, проговорил:
— Вам придется на этот раз, Шевров, записать подробнейшим образом эти показания.
Кольберг встал, положил перед Шевровым чистый лист бумаги, подставил ему чернильницу и передал ручку...
Шевров написал, передал Кольбергу. Он внимательно прочитал показания. Встал. Прошелся по кабинету. Остановился над Шевровым.
— Еще вопрос. Как вы объясните вызов на свидание?
— Предполагаю, — живо ответил Шевров, — его взяли в Чека. Допросили с пристрастием! Там могут...
— Тихо? — перебил его Кольберг. — Это мы пугаем наших пытками в ВЧК. Там пытки не применяются. Это я знаю доподлинно!
— Испугался юнкер! Вызвал по их заданию, чтобы на месте, с поличным.
— Зачем вызывать? Он же знал ваш адрес.
— В лесу легче взять, чем по адресу. Курбатов и сам не знал, что у меня за адрес. Может быть, там и пулеметы случились бы.
— Чекисты не боялись пулеметов в Трехсвятительском переулке! Вас мог спугнуть вызов, вы могли не идти на свидание, могли скрыться. Вызов был тревогой. Почему вы пошли на свидание?
Не мог же Шевров ответить, что ему надо было замести следы своего предательства, надо было убить Курбатова, убить, коли явился к нему чекист, посланный им, Шевровым.
— Я не мог оставить Курбатова в беде..,
— В какой беде? — нажимал своими вопросами Кольберг. — У него были деньги, у него было оружие, у него была явка сюда! Вы дали ему сюда явку?
— Конечно, дал! Я у него по два раза на неделе бывал на квартире.
— Это вы точно помните, что вы дали ему сюда явку?
— Я должен был это сделать, как только Курбатов приедет в Москву. Я это сразу к сделал...
Не объяснил Шевров, почему он не дал явку. Он не дал явку лишь для того, чтобы крепче держать Курбатова. На всякий случай. Так ему подсказывал опыт.
— Вы не откажетесь от своих слов, не будет» ссылаться на забывчивость?
Неосторожный вопрос задал Кольберг, недооценив своего воспитанника. У Шеврова сразу переменился 'весь ход рассуждений. Не от Курбатова ли весточка? Но почему, откуда, неужели та девица — агент Кольберга? Странная, дикая, просто сумасшедшая. Но среди таких и вербовала провокаторов охранка. Как же он об этом не подумал раньше? Но Курбатова нет, а стало быть, не надо отказываться от прежних показаний. Один раз собьешься, ни в чем веры не будет.
— Помню! — ответил Шевров. — Явка была дана...
Кольберг, опять расслабленный, вернулся за стол. Он нажал кнопку звонка под столом и приказал дежурному офицеру.
— Проводите Шеврова во внутреннюю тюрьму!
Шевров встал ошеломленный и онемевший. Так сразу! Что же случилось?
Офицер подошел и коротко приказал:
— Оружие!
Шевров вынул из кармана браунинг и лимонку.
Руки офицера скользнули по карманам, по пиджаку, по брюкам. Кольберг брезгливо скривил губы. Офицер торопливо подтолкнул к выходу Шеврова.
23
Курбатов лежал на кровати в номере гостиницы. Лежал, не раскрыв постели, в гимнастерке, свесив ноги на ковер. Как прилег в сумерках, так и не вставал. Смотрел почти неподвижным взглядом в потолок, на пробегающие по потолку блики от уличных фонарей, вслушивался в свист и шум сибирской метели.
Что с ним, где он и зачем он здесь? Тоску вызывало это раздумье, томило сердце, отчего-то было неспокойно, отчего?
Шли пятые сутки пребывания в этом далеком от всего, что близко ему в этом мире, городе. Ставцев получил назначение в штаб, Курбатову выдали форму, но назначения он не получил. Ставцев как будто бы даже отстранился от него, во всяком случае, здесь сразу дал почувствовать разделяющую их дистанцию подполковника, корниловца, и его, юнкера, офицера крайне условного...
И вдруг в первом часу постучали в дверь. Курбатов открыл. Ставцев.
Он чуть искоса, как-то неопределенно взглянул, сверкнул дужками пенсне и приказал:
— Пойдемте! Нас приглашает один мой влиятельный друг... На чашку чаю.
Курбатов надел шинель, они вышли из гостиницы. У подъезда легкие и изящные санки. Лошадь тронулась. Возница ее едва удерживал. Отличный, резвый рысак.
Вот миновали штаб верховного, свернули за угол, остановились возле трехэтажного особнячка. Окна не светились. Зашторены глухими шторами.
В подъезде охрана. Калмыки с карабинами в руках, дежурный офицер. «Не к адмиралу ли приехали? — подумал Курбатов. — Не в контрразведку же приглашают на чашку чаю...»
По широкой лестнице, застеленной пушистым ковром, поднялись на второй этаж. Ставцев шел уверенно, как к себе домой.
Большой зал с лепными потолками, огромные пролеты окон, углы и стены в полутьме, светлое пятно над накрытым столом. Зал пуст. Никого.
Потрескивали березовые дрова в камине. От их огня метались по стене тени.
Из зала приоткрытая дверь в другое помещение.
— Хозяина нет! — сказал Ставцев. — Наверное, отвлекли дела... Проходите к столу, Владислав Павлович, садитесь... С хозяином мы старые друзья, его дом — мой дом!
Курбатов подошел к камину погреть озябшие руки.
Приоткрытая дверь скрипнула. Курбатов услышал мягкие шаги и почувствовал, что кто-то смотрит на него. Оглянулся. К нему быстро подходил человек. Кого угодно, но только не этого человека ожидал увидеть Курбатов. Подходил его петроградский наставник, человек с голым черепом, с ввалившимися глазами. Он стал как будто бы еще страшнее, еще мертвеннее выглядело его лицо. Он улыбался, но улыбались у него только губы, глаза оставались холодными.
Готовил себя Курбатов к самым неожиданным встречам, готовил себя к схватке в контрразведке с любым офицером, но к встрече с этим человеком относился, как к невозможности, как к нереальности, она все во сто крат усложняла. И он растерялся. Растерялся, и удивился, и не смог, не сумел скрыть ни растерянности, ни удивления. Некогда было даже поразмыслить: а как он должен был реагировать именно на такую встречу? И если бы он даже и решил бы
