Ознакомительная версия. Доступно 68 страниц из 337
родных и знакомых в Одессе, стали распределять по семьям, желающим нас принять. В течение 2–3 дней всех разобрали. Остался я один – тифозный. Так как есть мне больше не давали, то полковник Кобылин регулярно приходил ко мне, принося еду, и уверял, что меня не оставит, говоря: «Не бойся, я тебя возьму к себе».
Так прошло несколько дней. У меня начинался третий приступ тифа с болью в левом боку. Впоследствии у меня оказался плеврит. Я считал, что приходит мой конец, но случилось чудо. Поздно вечером слышу разговор. Ко мне подходит неизвестная мне дама в сопровождении кадета. Наклоняется ко мне, спрашивает, как я себя чувствую, и сообщает, что хочет взять меня к себе. Одели меня, вывели, посадили на извозчика и долго везли. Под руки ввели меня на второй этаж. Раздели меня, вымыли в теплой ванне, дали чистое белье и уложили в чистую кровать. Невероятное совершилось. Я очутился среди сочувствующих людей. Уход, питание – и я стал поправляться. Моей доброй феей оказалась Мария Афанасьевна Бельтаки. В ее квартире жил с семьей генерал Владимир Иванович Черкас[103].
Так как Мария Афанасьевна от всего переживаемого психически заболела и не могла впоследствии много заботиться обо мне, то семья генерала Черкаса меня взяла к себе и опекала до 17 марта 1922 года, дня, когда я покинул Одессу и уехал в Польшу к родным.
Следующие эпизоды и события удержались в моей памяти за мое двухлетнее пребывание в Одессе: Миша Терехов жил со мною на одном этаже, в соседней квартире. Васю Федорова осенью 1921 года по призыву взяли в Красную армию. Стась Ярмолинский работал в парикмахерской «М-сье Серж» на Преображенской улице. Как-то летом 1920 года, на углу Отрадной и Белинского улиц, я прочел на столбе объявление ОГЧК (Одесской чрезвычайной комиссии), что за активное участие в подпольной контрреволюционной организации расстреляны офицеры и кадеты Одесского кадетского корпуса. Запомнил лишь фамилии полочан: полковники Овсянников, Бышевский, Снитко и кадет Кочмаржевский. Среди других, кажется, была упомянута и фамилия офицера Одесского кадетского корпуса штабс-капитана Миляева[104] и нескольких одесских кадет. Вечная память дорогим воспитателям и товарищам.
P.S. В 1926 году в Польше, в городе Граево, встретил воспитателя нашего корпуса полковника К.И. Буздижана[105]. Он был капельмейстером взвода трубачей в 9-м полку конных стрелков. Стефан Почебут-Одлажицкий скончался в Париже, где учился в университете.
Г. Есаулов[106]
История конца Одесского кадетского корпуса[107]
28 февраля 1917 года жизнь в заразном отделении лазарета корпуса шла обыденно. Отрезанный от всего мира маленький мирок и не подозревал о событиях, волновавших уже тогда всю Россию…
Однажды, находясь уже в отделении выдерживающих карантин, к нам пришла вся в слезах г-жа Гире и рассказала о беспорядках в Петербурге и об отречении Государя от Престола за себя и Наследника. Через окна мы заметили, что в ротах занятия не проходили, а 1-я рота строилась с берданками. Сразу пропало веселое настроение, и на лицах у всех появилась грусть и озабоченность. Г-жа Гире рассказывала нам, что в Петербурге происходили уличные бои, революционеры убивали городовых, офицеров и что часть войск Петроградского гарнизона перешла на сторону Государственной думы и Россия уже не Империя…
Из рот стали доноситься слухи, что на параде какой-то офицер нацепил нашему левофланговому кадету на штык красную тряпку, а тот моментально сорвал ее, чем вызвал недовольство публики. Хотя в городе боев не было, но были убитые, и в корпус приезжали студенты произносить речи, но наша 2-я рота спустила их с лестницы. Заразный лазарет стал теперь для нас тюрьмой, все стремились скорее вернуться в роты и старались тщательно исполнять все лечебные правила, на которые никто раньше не обращал даже внимания…
В середине марта я выписался из лазарета. Настроение в ротах было воинственное, и воспитателям с трудом удавалось охлаждать наш пыл. Почти каждую неделю к нам приезжали депутаты и посланники. Встречали мы их настороженно, но проводы всегда сопровождались страшным шумом… Вскоре произошел интересный случай: у нас в роте была собачонка, которую мы прозвали – Керенский. Услышав эту кличку, солдат из комитета доложил председателю комитета, что корпус – это контрреволюционное гнездо, и если бы не красноречие нашего директора, то нам пришлось бы поплатиться за оскорбление красного вождя. Едва успели уладить этот случай, как во время парада, который принимал военный министр Гучков, два кадета 2-й роты сожгли красные флаги, которыми был украшен корпус по случаю приезда министра…
Тихо и мирно у нас протекало лето 1917 года, в то время когда в России кипела революция, менялись министры, правительства, разлагалась армия; на фронт отправлялись полки агитаторов, воинские части отказывались исполнять приказания начальства, и Россия делилась на партии…
Совершенно неожиданно в середине лета я получил известие, что корпус эвакуируется из Одессы и что мне предлагается явиться в корпус не позже 27 июня для отправки в Ростов, так как наше здание корпуса должно быть отдано в распоряжение штаба Румынского фронта…
В лагере, где стоял корпус, было шумно и весело, съезжалась масса кадет, спали мы прямо на дворе…
28 июня горнист сыграл сбор, звуки которого разнеслись по всему лагерю, перенеслись на плац и глухо отозвались, в последний раз, в уже пустом огромном здании корпуса. Перед бараками, где на лето были расположены кадеты, мы быстро построились в походной форме – шинели в скатку и с ранцами за плечами. Кадеты всех рот были теперь сведены в одну роту под командованием нашего кумира, командира 1-й роты Самоцвета. У всех на лицах выражалась озабоченность. Мне лично в этот момент было очень грустно и тоскливо, казалось, что расстаемся навеки со всем тем, к чему мы так привыкли и любили. Как оказалось впоследствии, мое чувство меня не обмануло. Одесский корпус уже больше не собирался таким, каким он был до этой эвакуации… Строй молча вышел из корпуса, промелькнула 4-я станция трамвая, где всегда, торопясь в отпуск, приходилось ожидать очередного трамвая, лавочка с халвой и конфетами, огромное здание Сергиевского артиллерийского училища, с грозно стоящими учебными пушками на полигоне. Прошли кадетское кладбище, многие стали креститься, позади оставалось все родное и знакомое, а впереди нас ожидала неизвестность.
Но вот правый фланг уже вышел на платформу, где мы грузились. Нас провожала масса народу, и по строю раздался шепот: «Господа, подтянитесь, веселей!» Раздалась команда: «Рота-а» – строй звонко отбивает ногу, – «Стой» – и все
Ознакомительная версия. Доступно 68 страниц из 337
